Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
Времени у князя Дмитрия вдоволь — ведь большой воевода, вернувшись в Москву, распустил на отдых всех бывших при нем стольников и прочих думных людей, и старший братец засиживался временами с младшим до полуночи, учил Мишутку не только латыни, но и немецкому письму.
А по весне, вернувшись из своей очередной поездки в Казань, старый боярин устроил экзамен малолеткам, вызвав их вместе с князем Дмитрием в Преображенское. В этом загородном дворце у боярина Бориса Алексеевича, как царского кравчего, были свои покои.
Рядом с боярином восседали красивая женщина в богатом платье, с собольей накидкой на плечах и высоченный вьюноша с прекрасными темными волосами до плеч. Чувствовалось, что ему было не до сладкозвучной латыни Цицерона и Вергилия, а хотелось выскочить из полутемной горницы в залитый майским солнцем двор, откуда долетали звуки солдатских флейт и гобоев. Наконец он не выдержал, прервал латинскую речь Алексея и Мишки и спросил глухо, баском:
— Ну а кроме латыни что еще ведаете?
— Ведаю немецкую грамоту, — смутился Алексей перед властным взглядом.
— Ну а ты что, тоже в Посольский приказ служить собрался? — обратился долговязый вьюноша к Михаилу.
И Михаил вдруг понял, что этот долговязый, перед которым все как-то робели, и есть молодой царь, и еще понял, что робеть тут не надо.
— В Посольском приказе пусть князь Василий сидит, а Я сюда в полк на учение и службу солдатскую явился! — объявил он ломким, но решительным голосом.
Молодой царь довольно рассмеялся — ничто его не могло так расположить, как ревность к солдатской службе. Но, поскольку тут шел экзамен, спросил не без насмешки, воззрившись с высоты своего роста на маленького Голицына:
— Да что ты умеешь, малец?
— Умею стрелять из ружья, из пищали и из мушкетона, — бить в цель из пистоли, фехтовать на шпагах и еще… — тут Михаил как бы смутился, — играть на барабане!
Все заулыбались, кроме Петра, который крикнул баском по-начальственному в открытую дверь:
— Эй, Бухвостов, неси сюда мой барабан!
— Боже мой, да угомонись же ты, Петруша, нельзя в барабан бить в царских покоях! — поднялась с места красавица в соболях (потом уже старший братец объяснил, что то была мать Петра, царица Наталья Кирилловна).
— Хорошо, матушка, — с видимой покорностью склонил голову Петр, но затем лукаво добавил: — А мы во двор выйдем, там малец и ударит в барабан.
Во дворе толпились потешные в зеленых мундирах, и, когда Бухвостов вынес барабан, Михаил привычно взял палочки и ударил сперва побудку, затем сбор, пробил к атаке и завершил вечерней зорькой.
— Молодец! Ай да молодец! — Тяжелая царская длань легла на плечо Михаила. — Что, Петр Иванович, берем молодца в полк?
— Отчего не взять, Петр Алексеевич! — Важный сухопарый генерал-иноземец с ласковой насмешкой посмотрел на раскрасневшегося Михаила. — У нас в Семеновском полку как раз барабанщиков не хватает, туда и запишем!
— Так-то, чадо! — Царь снова надавил на плечо Михаила. — Да ты не скучай, я хотя и царь, а тоже с барабанной науки начинал. И, глянь, уже до первого бомбардира дослужился!
Но Михаил и не думал скучать. На другой же день он отправился в Семеновскую слободу, где Патрик Гордон и записал его во второй потешный полк, будущий второй полк петровской гвардии, названный вскоре по своему расположению Семеновским. И, отбивая барабанную дробь на Семеновском плацу, Михаил Голицын еще не ведал, что придет час, и будет он бессменным командиром семеновцев.
Семеновский полк создавался по образцу первого полка петровской гвардии — Преображенского, токмо мундирное платье было отлично от преображенцев — голубое, а не красное.
На площади Семеновской слободы уже к концу года красовалась двухэтажная полковая изба, которую окружали длинные одноэтажные ранние казармы. Все постройки были деревянные, и токмо заложенная тогда же полковая церковь должна была быть каменной. В казармах жил солдатский молодняк, но поскольку в новый полк были переданы две сотни старослужащих солдат из Бутырского полка генерала Гордона, многие из которых были женаты, то вскоре за казармами появились и десятки малых домишек, в которых жили эти солдаты с семьями. Из старослужащих солдат-бутырцев и назначили в основном сержантов для нового полка молодого царя. В полковой избе размещался не токмо полковой штаб, но и полковые запасы амуниции и оружия, в другом крыле находилась полковая лавка и кабинет лекаря, а на втором этаже были квартиры тех офицеров, которые не имели своего жилья в Москве или в Немецкой слободе. Здесь же проживал и сам полковник Чамберс, еще один шотландец, назначенный командовать полком по рекомендации все того же Патрика Гордона.
Чамберс был опытный ландскнехт, послуживший и в имперской армии цезаря Леопольда, и в наемных полках польского короля Яна Собесского.
В 1683 году он защищал Вену от турок и принимал участие в битве под имперской столицей. Тучный, багроволицый, он, с утра уже подкрепленный чаркой доброй водки, которую открыл для себя только в России, бодро распоряжался в солдатских экзерцициях на полковом плацу.
Солдат, набранных в основном из охочих московских дворянских недорослей, обучали ходить строем в линию тремя и шестью шеренгами, вздваивать ряды, привинчивать и отмыкать багинеты — штыки. Особенно трудным было учение огневому бою, для которого роты выводили на стрельбище, расположенное на лугу за слободой. Тут знай поспевай, коли не хочешь получить пулю в затылок. А чего стоило приготовить к выстрелу кремневый мушкет. Заряжали мушкет с дула посредством шомпола, по 16-ти командам, начиная с команд «открой полку», «сыпь порох на полку», «закрой полку», «мушкет влево», «приклад на землю», «вынимай патрон», «скуси патрон». Михайло поначалу все удивлялся своему сержанту Ефиму Малофееву, как тот не сбивался со счета, пока не кричал высоким голосом: «Взводи курок! Стреляй!»
Он даже спросил как-то об этом Малофеича (так солдаты звали сержанта своего взвода), когда столпились вокруг него солдаты на перекуре. Табачным зельем баловались тогда токмо офицеры-иноземцы да казаки на Дону, в Запорожском войске и гетманщине. В остальном московском войске, как и вообще на Москве, курить табак запрещалось Православной Церковью, объявившей табак дьявольской травой. Но в потешных полках курить разрешалось с ведома самого царя, который привык к табачной трубке, посещая Немецкую слободу.
Малофеевич же объяснял своим желторотым слушателям, что курить он стал еще со второго Чигиринского похода, где отбили они как-то у турок целую фуру с табаком.
— Как я все команды огневые запомнил, спрашиваешь? — Сержант разговаривал с молодым княжичем с какой-то особой почтительностью. — А как не запомнишь, княжич, коли ты стоишь в дозоре Сторожевого полка, а на тебя скачет дикий татарин и вопит, и арканом размахивает. Тут так — или ты его с коня свалишь, или он тебе веревку на шею и уведет в плен, а в Крыму продаст на какую-нибудь галеру-каторгу. Нет, тут и команды никакой не надо, руки сами все сделают! Ну да ладно, княжич, ты меня спрашиваешь, теперь я спрошу: а ведаешь, кто под Чигирином был первым воеводой Сторожевого полка?!