Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
— А стрельцы? — Петр снова взгромоздился на подоконник, сердито грыз ногти. — Стрельцы-то меня, почитай, и в лавре достанут?
Борис Алексеевич в ответ на этот вопрос хитро прищурился, пощипал усики:
— А чего стрельцы? Стрельцы ныне не те, государь, что в мае 1682 года, когда встали дружно за Милославских против тебя и Нарышкиных. Единства меж ними нет, старшие таят зло на твою сестрицу за князя Хованского, а молодые? Да вот ко мне сейчас родственник, князь Дмитрий прискакал, повидаться с братцем Мишей, что у тебя в Семеновском полку служит.
— Мишка
— Так вот князь Дмитрий, его старший брат, ходил в Крымский поход. И сказывал мне, что в том походе молодые стрельцы, выбранные Федькой Шакловитым в поход, не малый урон в людях понесли и открыто грозились Федьке все кости переломать, как на Москве будут.
— Что-то не слышно о том пока! — глухо бросил Петр.
— Так ведь знака с твоей стороны, государь, нет! Уйдешь в Троицу, дашь знак, верю, многие стрельцы за тебя, а не за Софью встанут. Ну а солдатские полки? Что же, ты и их офицерам наградные не подпишешь?
— Ладно, давай бумагу! — с сердцем сказал Петр. — Но принять Ваську с его горе-воеводами и не подумаю. И не просите!
Так и вышло, манифест о наградах Петр все-таки подписал, но когда Василий Голицын с сотоварищи явились к нему в Преображенское благодарствовать, царь их не принял.
На зеленых лугах перед Преображенским князь Дмитрий застал воинское учение в самом разгаре. Потешные полки, семеновцы в синем мундирном платье, преображенцы в красном, стреляли шеренгами залпом, затем искусно сдваивали ряды и стреляли плутонгами — один ряд стрелял, затем падал и стрелял другой. Такой скорой стрельбы в старомосковских полках Голицын и не слышал.
Затем полки разошлись: семеновские отошли к лесу, а преображенцы построились в шесть шеренг и стали втыкать в дула фузей какие-то железки.
— Сие байонеты или багинеты, князь! Приспособление, введенное во французской армии военным министром Людовика XIV Лувуа. Немцы его переняли и называют штыком, — как знаток разъяснил князю Дмитрию генерал Гордон. Они вместе прибыли к Борису Голицыну, зазвавшему их на обед, и пока боярин беседовал в темной палате Преображенского с государем, генерал тоже решил посмотреть на экзерциции своих питомцев. Ведь Патрик Гордон, в промежутках между двумя Крымскими походами руководивший воинскими учениями потешных, а для формирования Семеновского полка передавший в него даже целую роту своих бутырцев, по праву мог считать себя военным наставником потешного воинства.
Но его истинным учредителем по праву мог считать себя только сам царь Петр.
— А вот государь-то уже стоит перед своими любимыми преображенцами! — отметил подъехавший к ним Борис Алексеевич. — Нет, чтобы откушать после совета, так отказался, поспешил в свое войско. Великим воином будет наш государь! — Хитрый боярин так нажал на слово наш, что было ясно, что там, в Москве, совсем иные цари. — Смотрит те, сейчас Петр Алексеевич поведет свой полк в атаку.
С холма, на котором стояли всадники, хорошо было видно, как подскакавший
— Петр Иванович, одолжите вашу подзорную трубу, хочу на братца своего взглянуть! — попросил князь Дмитрий.
— Гляди, гляди, подрос наш аника-воин, скоро с тебя ростом станет! — благодушно рассмеялся Борис Алексеевич.
И точно: впереди голубой волны семеновских мундиров князь Дмитрий ясно увидел знакомого долговязого подростка, выбивающего «атаку» так самозабвенно, словно идет в свою настоящую атаку на неприятеля.
— Вот Мишка, черт! Вырос-то как! — восхищенно вырвалось у Дмитрия Михайловича.
— На Преображенских лугах еще много воинов российских подрастет! — пророчески заключил умный боярин.
— Смотрите, сейчас будет штыковая атака! — призвал обоих Голицыных генерал.
И впрямь оба воинства, уставив вперед багинеты, бросились друг на друга. Но волны преображенцев и семеновцев не разбились, а прошли друг сквозь друга.
— Ловко! — восхитился князь Дмитрий. — Да, Петр Иванович, ведь при багинетах и копья солдатам не потребны? А мы-то с этими тяжеленными деревяшками до Перекопа тащились!
— И что же это ваш ученый воевода сию новинку хотя бы во вторую свою крымскую прогулку не прихватил? У него ведь вся государева казна в руках — мог бы у цесарцев багинеты купить! — резонно заметил Борис Алексеевич.
— Я говорил о багинетах князю Василию перед походом, но он отмахнулся! — с обидой проговорил Гордон.
— Таков он наш Василий! Ему бы все в амурах прохлаждаться. До дела же недосуг! — По сему язвительному замечанию боярина понятно было, как он не любил этого своего родственника.
— А вот нашему государю до всего есть дело, Петр Иванович. Поедем-ка ко мне, друга, на гостьбу, там за столом и о делах потолкуем. И государь там будет! Звон его войско-то уже к обеду по дороге пылит!
Боярин уже заворачивал лошадь, когда князь Дмитрий спохватился:
— Да мне с братом же поговорить надобно!
— Вот после обеда и поговорим. Вон где их палаточный лагерь разбит! — Боярин показал плетью на палатки, белевшие на лугу. — И никуда твой Мишка из них не уйдет! Он у тебя и впрямь прирожденный солдат! — Боярин, как всегда, говорил сентенциями.
Палата в Преображенском дворце, куда пригласил князь Борис Алексеевич своих дорогих гостей, совсем не походила на ту скромную каморку, где он только что совещался с царем Петром. Царица Наталья Кирилловна уступила своему советнику лучшие покои, ведая, что сие для дела, в коем решается и ее судьба, и судьба сына.
И многих именитых и нужных людей принимал в эти роскошные летние дни Борис Алексеевич. Были среди них и знатные бояре и окольничие, архимандриты и архиереи, богатые московские купцы гостиной сотни и стрелецкие полковники, пятисотники, а то и простые стрелецкие десятники.