Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
— А где же моя награда, Солебас? — тоже напрямую, с чисто голландской невозмутимостью спросил Янсен. Купец усмехнулся, затем открыл потайной ларчик и небрежно бросил Янсену мешочек золотых.
— Здесь две тысячи гульденов, Яков, можешь не считать! И получишь еще столько же, если сообщишь мне, сколько войска царь Петр усадил сегодня на свои струги.
— Что ж, запомни хорошенько, Солебас: у генерала Автонома Головина семь тысяч солдат, но в его регламенте лучшие царские полки — Преображенский и Семеновский! У генерала Франца Лефорта тринадцать тысяч московских стрельцов, но только один солдатский полк. А у Патрика Гордона, что двинется под Азов в пешем строю, обученный им самолично Бутырский полк и полки Тамбовского разряда, всего девять тысяч солдат.
— А пушки? — прервал Солебас тягучую речь лазутчика.
— Что пушки?! — рассмеялся Янсен. — Ты, должно быть, забыл, Солебас, что я сам у царя состою первым пушкарем. Его величество при мне назначил на Азов двести одну пушку, тридцать тысяч пудов пороха и тридцать две тысячи семьсот гранат, ядер и бомб.
— Спасибо, друг Янсен, думаю, ты и сейчас не обманываешь меня. За то — вот еще подарок от Муртозы-паши… — И еще один маленький мешочек с гульденами перекочевал в широкий карман голландца. Янсен уже встал и собирался выйти, когда Солебас остановил его: — Есть еще приказ от самого великого везира к тебе, Яков Янсен: запоминай все, что увидишь или услышишь в этом походе! Особенно слова самого царя!
— Сие самое легкое! — рассмеялся Янсен. — Ведь его величество приказал разместить своего лучшего бомбардира на царском судне. Думаю, у молодого царя не будет от меня секретов! Он так еще доверчив, царь Петр Алексеевич.
— Нам сие на руку, Янсен. Но если ты вздрогнешь, что тебя раскроют, тот час перебегай к нам из русского лагеря. Тебя укроют стены Азова. Так, говорят, молвил сам великий султан. Ты еще послужишь нашей славе, Яков Янсен, — не без почтительности заключил Солебас.
Тем же вечером чернобородый купец и два его здоровенных сидельца скакали по широкому Муравскому шляху, что вел прямо в Крым. Товары свои он оставил в глухом амбаре в Москве.
Под Азовом
По карте путь от Царицына, что на Волге, до Паншина, городка на Дону, не более шестидесяти верст, но войска Автонома Головина и Франца Лефорта одолели короткую дорогу только за неделю. На все царское войско оказалось приготовлено токмо пятьсот лошадей, да и то верховых, и не было вовсе артиллерийских и обозных тяжеловозов, так что солдатам, которые полтора месяца надрывались на веслах, пришлось тащить на себе мортиры и пушки. Шли под пекущим степным солнцем, в безводье и бездорожье. Помогала им только молодая крепкая сила. С этой силой даже и песню по дороге можно было запеть: «Эх, раз, еще раз, взяли!..» — не раз слышали солдаты на Волге сию бурлацкую песню, а ныне и самим довелось ее завести!
Князь Михайло весь пропылился и перемазался, вытаскивая со своим взводом тяжеленнейшую стопудовую мортиру. Особенно трудно стало в конце перехода, когда пала последняя лошадь и солдатам на руках пришлось тащить мортиру. И все же добрели до тихого Дона.
Когда князь Дмитрий навестил Михайлу, тот уже умылся речной водой и был в отличнейшем настроении: подумать только, его солдаты с такой великаншей-мортирой справились! Он говорил уже — «мои солдаты», поскольку был с ними на тяжелейшей работе и мог теперь точно сказать, кто из них настоящая рабочая лошадка! А скоро ему предстоит увидеть, как поведут себя солдаты-семеновцы в деле.
— Верю, не подведут, не оконфузятся! — бодро говорил он старшему брату.
— А ты сам не боишься, Михайло, пульки — в лоб? — Дмитрий спросил брата как бы случайно, но сразу подумал, что его молодшенький братушка за делами не задумался еще о жизни и о смерти.
— Умирать-то никто, Дима, не хочет, но и бояться костлявую не стоит: все ведь от Бога. — Сидели братья вдвоем у разложенного небольшого костерка, над которым булькал котелок с ушицей, тихо сумерничали. — Впрочем, я не о себе, я о солдатах своих думаю — а вдруг убоятся, побегут, — смущенно улыбнулся Михайло.
— Эх, Мишутка, Мишутка! Хорошо, что ты о солдатах хлопочешь, за такими хлопотами ты и о костлявой забыл, значит, нынче она на тебя свой крест не ставит, — ласково вымолвил старший брат, но закончил уже строго, по-отцовски: — А под пульки ты, Мишка, все одно доброхотно не суйся, найдут они еще тебя, пульки, сами найдут.
Первая осада Азова
Когда русские увидели наяву укрепления Азова, и Петр и его генералы — Головин, Лефорт и Гордон сразу поняли, что все московские бредни о взятии крепости лихим наскоком одни пустые мечтания. Турки давно знали о предстоящем походе царя: крепостной вал, и без того высокий, был еще выше поднят, стена, болверки и замок подновлены, глубокий ров залит водой. Захваченный казаками купец-грек, плывший из Азова в Кафу, показал, что еще в мае приходил в Азов сильный турецкий флот и доставил Муртозе-паше подкрепление в две тысячи янычар.
— Теперь у Муртозы-паши без малого четыре тысячи крепких воинов, на стенах и на болверках стоят двести орудий, ров глубок, вал высок. Нам ничего не остается, как вести правильную осаду, по всем правилам французского маршала-фортификатора Вобана [11] ! — твердо заявил на первом военном совете Патрик Гордон.
Лефорт и Головин, боле всех говорившие в Москве, что Азов, мол, возьмем наскоком, при виде мощных укреплений печально примолкли. Петр тоже согласился с Гордоном, и началась правильная осада.
11
Вобан Себастьян Ле Претр де (1633–1707) — французский военный инженер, маршал Франции, маркиз. Изложил научные основы фортификации, построил и перестроил свыше 300 крепостей, разработал метод постепенной атаки крепостей, один из основоположников минно-подрывного дела.
Солдаты рыли апроши, устанавливали осадные пушки и мортиры на батареях, прикрывая их мешками с землей. Все это приходилось делать под жестоким огнем турецких орудий, и в апрошах то и дело раздавался крик: «Носилки!» Сотни солдат и стрельцов были убиты и ранены при обстреле. Но и русские апроши все ближе подходили к турецкому валу. Тогда турки стали делать вылазки — змеями подкрадывались по вечерам то к одному, то к другому русскому окопу и вырезали целые караулы. Тогда генералами было строжайше приказано: в караулах не спать, следить за неприятелем денно и нощно. Теперь назначали в караулы самых добрых офицеров. В Семеновском полку стоял в карауле и князь Михайло.
Впервые молодой прапорщик должен был столкнуться лицом к лицу с неприятелем. Но о смерти Михаил и не задумывался. Пристально всматривался в ночную тьму, прислушиваясь к ночным шорохам. И однажды явственно услышал, как к его апрошу ползет какой-то человек.
«Не иначе турок!»
Князь Михайло взвел курок у фузеи и крикнул звонко:
— Стой, кто идет?
Караульные солдаты тоже вскинули ружья. Еще минута — и раздался бы залп, но вдруг Михайло явственно разобрал пароль: «Москва! Москва!»