Генерал Скоблин. Легенда советской разведки

Гаспарян Армен Сумбатович

А вот этого быть уже не могло вовсе. И вот почему: если бы здесь шла речь о похищении генерала Миллера, то тогда действительно можно было бы с полным правом упрекнуть кого-нибудь в «медлительности», ибо до его исчезновения был уже трагический прецедент с похищением генерала Кутепова. В данном же случае, хотя все и знали тогда о ненависти большевиков к руководителю Русского общевоинского союза, но именно такого рода преступление совершалось ими впервые. Это первое. То, что Штейфону удавалось успокаивать жену Кутепова, ни в коем случае не может быть поставлено ему в упрек. Наоборот. То же самое пытался бы делать любой порядочный и воспитанный человек, а тем более начальник штаба ее мужа и его близкий друг. Это, стало быть, второе.

Но Зернову до этого дела не было. И он, словно заправский прокурор, вынес вердикт: «Теперь, через 48 лет, можно ли ответить на вопрос: кто был предатель? Кого встретил Кутепов около 11 часов утра 26 января 1930 года на углу улицы Севр и бульвара Инвалидов? Мы знаем только одно, что Штейфон в это же время был там, совсем близко, в двух шагах; не он ли провел Кутепова по бульвару Инвалидов до улицы Удино?

Через несколько дней Штейфон позвонил моей сестре по телефону и сообщил, что возвращается в Югославию. Встреча с Рахманиновым отменена. Его отъезд показался нам странным. Мы обратились к генералу Шатилову, одному из главных деятелей общевоинского союза. Он заверил нас, что генерал Штейфон никогда в Россию не ездил. Мы обратились к Бурцеву, ведшему от себя расследование по делу Кутепова. Он заявил нам, что, по его данным, Штейфон является одним из участников похищения».

Давайте разбираться. Тут должно быть что-то одно: или генерал Штейфон провел большую часть этого рокового утра и дня у жены Александра Павловича, или же встретив генерала Кутепова на углу улицы Севр, и по бульвару Инвалидов провел его до улицы Удино, где его и похитили. Одновременно это делать не под силу никому.

То, что Штейфон был в то утро в доме у Кутепова, подтверждал денщик генерала Федор, соответственно, заталкивать Александра Павловича в машину Борис Александрович не мог.

Я специально перечитал воспоминания почти ста человек, лично знавших Штейфона или служивших с ним. И ни у кого, повторяю, ни у кого не встретил даже косвенных подтверждений этой невероятной версии. А ведь у генерала были недоброжелатели, и немало! Да что там говорить, если и сам Зернов в конце своей разоблачительной статьи признался: «Во всех сообщениях о похищении Кутепова имя Штейфона не упоминается». На этом можно и поставить точку, если бы не одно «но». Спустя три года в Париже вышла книга «Генерал умрет в полночь» о похищениях Кутепова и Миллера. Автор — дочь генерала Деникина Мария Антоновна. Ее исследование до сих пор пользуется огромной популярностью не только во Франции, но и в современной России. Несколько лет назад я получил письмо от председателя объединения Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка Владимира Николаевича Грекова: «Неудачный труд Марины Грей-Деникиной очень сильно поддерживает обвинения против генерала Штейфона и страстно поносит генерала Шатилова». Но, опять же, без доказательств. Всё на уровне «одна гражданка видела»…

Правоту моих заключений подтвердил и известный российский специалист по Белому движению, доктор исторических наук Василий Жанович Цветков. В письме он отмечал: «Вероятность того, что генерал Штейфон был причастен к советской разведке, равна, по всем имеющимся о нем сведениям, 0,0 %. Почему же возникла „легенда“? 1. Пресловутые конспирологически-параноидальные теории, коих, увы, не чужда была часть эмиграции, особенно в 1940—1970-ее гг. Плоды их наши искатели „жидо-масонского“ следа обсуждают до сих пор. Раз Штейфон из семьи крещеных евреев — значит, как говорится, „все ясно“. 2. Нескрываемые монархические симпатии Штейфона, неоднократно высказываемые, очень тесное сотрудничество с графом Келлером (на период пребывания графа в Харькове), сведения о причастности к тайной (она действительно была, это, вряд ли, „догадка“ покойного Бортневского) монархической группе в Добровольческой армии (в нее входили, помимо него, Кутепов и Витковский), имевшей выходы на кисловодские центры правых (Союз РНО Безака, Нечволодова и Батюшина и др.). Деникин и Романовский знали о ней и особых симпатий не испытывали (к тому же контрразведка в своих донесениях не скупилась на преувеличение их влияния в армии). Для Штейфона Деникин — классический либерал, со всеми достоинствами, но и с не меньшими недостатками. Отсюда очевидно негативное отношение дочери Деникина к Штейфону. Плюс к тому — определенное германофильство, что в Добровольческой армии не „приветствовалось“. 3. Штейфон, насколько известно его поведение и оценки, всегда был „одиночкой“. Он никому не доверял на 100 %, всегда продумывал несколько вариантов того или иного своего решения. Поэтому со стороны мог казаться „не достаточно искренним“. „Водки не пил“, „матом не ругался“, поэтому и был „не свой“. Очень хорошая подготовка в Генштабе, опыт разведки и контрразведки (еще по Кавказскому фронту в штабе Юденича) — „слишком умный“. Прекрасное знакомство с организацией подполья (Харьковский центр под его руководством пережил и большевиков, и гетмана, и Петлюру). Но в „Ледяном походе“ не участвовал — значит тоже, вроде как, не принадлежит к „элите“. Даже строевая должность — командира Белозерского полка многими воспринималась как стремление к „самоутверждению“. Но, при всем при этом, в своих воспоминаниях предельно корректен и сдержан. Никогда не выносит категорических вердиктов (даже в отношении, например, Май-Маевского, на котором только ленивый „не оттоптался“ в качестве примера „почему Белые проиграли“ (причем и левые и правые)). Интригами не занимался, а предпочитал „держаться в стороне“. Но, при всем, при этом, категорическое неприятие большевизма, ни малейшего даже намека на „сменовеховство“ и „возвращенство“. Категорическая неприязнь, например, „успехов социализма в годы первых пятилеток“. А, следуя классической теории „вербовки“ (см. например, С.С. Турло, И.П. Залдат „Шпионаж“), агентов нужно искать среди сомневающихся и колеблющихся. После Болгарии от активной работы в РОВСе он отошел, жил в СХС, в Париж приезжал крайне редко, кутеповские надежды на „сотрудничество с Тухачевским“ откровенно не поддерживал и неоднократно указывал Кутепову на его элементарную безграмотность в разведке и конспирации. При всем при этом его отношение к Кутепову — очень почтительное…»

* * *

Оценивая итоги операций ГПУ против белой эмиграции, необходимо признать: они были проведены блестяще. Савинков — ас подпольной работы, действовавший на этом фронте больше 20 лет. На его счету убийство Плеве и великого князя, дискредитация «корниловщины», подготовка убийства Ленина, Ярославское восстание, организация походов отрядов Булак-Балаховича… Сидней Рейли на тот момент был шпионом номер один в мире. Генералы Кутепов и Врангель с идеализмом расстались еще в Русско-японскую войну. Политические лидеры эмиграции не производили впечатления умственно неполноценных, а члены боевой организации — сплошь боевые офицеры. Как же удавалось чекистам, обладавшим минимальным профессиональным опытом, выходить постоянными победителями в этих психологических дуэлях?

Однозначно прав был Борис Савинков, написавший в самый разгар операции «Трест» статью с символичным названием «В мире самодельных иллюзий». Но еще более правым оказался Иван Лукьянович Солоневич: «У нас после гибели Николая Второго погибли: Милюков, Керенский, Троцкий, Бухарин и еще несколько сотен столь же талантливых людей. И мы вместе с Милюковым, Керенским, Троцким, Бухариным и еще несколькими сотнями столь же умных людей тоже катимся со ступеньки на ступеньку.

Задача объединения всей разумной части эмиграции заключается в ее объединении против всякого тоталитарного режима — режима ВКП(б) или XY — это совершенно безразлично. Задача всякого разумного русского человека заключается в том, чтобы смотреть в лицо фактам, а не в рожу — галлюцинациям. Сговориться мы можем только относительно фактов — пусть с оговорками, разницей в оценках и оттенках. Но нет никакой возможности сговориться о галлюцинациях — тех вариантах невыразимого будущего, каких еще никогда не было, какие ни на каком языке действительно не выразимы никак.

Давно забытый Автор сказал нам: „Берегитесь волков в овечьих шкурах — по делам их узнаете их“. Сравните то, что нам обещали овечьи шкуры и сто, и пятьдесят, и тридцать, и десять лет тому назад — со всем тем, что сейчас реализовано и во Франции, и в России, и в Германии. Не верьте никаким обещаниям. Не стройте никаких галлюцинаций. Не слушайте никаких философов ни с какими писаными торбами: в этих торбах ничего, кроме спирохетов, нет».

Умри, а точнее про русскую эмиграцию и не скажешь. Все жили в каком-то своем мире, который не имел ничего общего с реальностью. Достаточно привести лишь один пример: однажды на собрание РОВС, где жарко обсуждался вопрос, что будет после свержения в России большевиков, зашел один из «его сиятельств». Разумеется, поручики и штабс-капитаны попросили и его выступить, всем хотелось услышать авторитетное мнение. Так вот, они были крайне удивлены, услышав: «Эх, молодые люди! Ну что тут вам непонятного. Вот я, положим, был губернатором. Последний мой приказ в 1917 году имел номер, скажем, 428. Так вот, когда я вернусь на Родину, напишу указ № 429 и все вопросы отпадут сами собой». Такая оценка была характерной для эмиграции. Не случайны слова, сказанные генералом Красновым: «Россия, ведущая свое основание от февраля 1917 года — не Россия, а Русская армия, базирующаяся на опыте гражданской войны, — никуда не годная армия. Строить Россию придется на старом фундаменте. Киев, Новгород, Москва, Санкт-Петербург — вот краеугольные камни этого фундамента, и на иных ничего путного не построишь».

Пожелание как можно более активно вести подобные разговоры исходило из Москвы. Разумеется, не напрямую. Но поскольку эти мысли полностью соответствовали духу зарубежья, их и претворяли в жизнь. Доходило даже до того, что самые горячие головы считали, что в армию обновленной России нельзя будет привлекать генералов из РОВС. Чекисты могли быть довольны.

* * *

Начало активной работы «Внутренней линии» нужно вести с 19 ноября 1929 года, когда в Париж приехал один из лидеров организации капитан Закржевский. В письме к нему Фосс давал инструкции, что нужно будет делать: «С получением сего явиться к П.Н.Ш. (Шатилов. — А.Г.), предъявить ему ваши документы и мое письмо, доложив ему обо всем. Лучше это сделать вечером, после семи часов. О вашем свидании никому (понимаете) не должно быть известно. Ваша задача вам будет объяснена. Все будет зависеть от вашего умения молчать и от ловкости в работе. О результате и ходе дела в дальнейшем в пределах возможности держите меня в курсе».

У Закревского была идеальная профессия для разведчика — руководитель небольшого оркестра, который выступал на многочисленных русских праздниках. На одном из них он познакомился со Скоблиным, и генерал помог однополчанину — с тех пор Закржевский часто аккомпанировал Плевицкой. А это значило, что он получает доступ во все слои общества.

В огромном стенном шкафу квартиры Закржевского хранилась картотека на многих видных эмигрантов. Учитывались все антибольшевистские лидеры, особое внимание уделялось всевозможным компрометирующим данным. Тут можно было найти адреса многих чинов Русского общевоинского союза. И это не говоря уже о сведениях о его работе, принадлежности к той или иной политической или общественной организации. И самое главное — необходим он «Внутренней линии» или нет. База данных не ограничивалась Болгарией и Францией. В ней были сведения и о тех, кто проживал в Бельгии, Люксембурге и Германии.

Выполняя инструкции «Внутренней линии», Закржевский все свои письма подписывал «Дмитриев». Впрочем, иной раз в этом и не было особой необходимости. Работал он всегда под прикрытием. Журналист Левицкий ездил по разным городам Франции, читая доклады о жизни в СССР. С ним всегда был Закржевский. Внимательно следил за реакцией зала, потом встречался со своими доверенными лицами и указывал им, кого можно привлечь в ряды тайного ордена. Спустя некоторое время он лично встречался с неофитами «Внутренней линии» и брал с них обязательство хранить тайну организации. После 18 месяцев работы была образована разветвленная сеть агентуры по всей Франции.