Генерал Скоблин. Легенда советской разведки
Шрифт:
Абрамов успел развить в Париже бурную деятельность. Едва Миллер уехал лечиться, он распустил контрразведывательный отдел бывшего жандармского генерала Глобачева, основанный в 1930 году после похищения Кутепова. Этот отдел, находившийся под общим руководством генерала Драгомирова, обошелся РОВСу в сотни тысяч франков. Шатилов писал в те дни генералу Барбовичу: «Ввиду последнего обстоятельства сразу изменилась наша внутренняя обстановка. Все мы — единомышленники и работа идет в дружественных, полных взаимного доверия тонах. Если бы это случилось раньше, теперь мы бы не испытывали всего того, что так нарушало единство нашей работы и тех злостных нападок, которые клонились к внесению в наши ряды разложения и тревоги. Свершилось то, что мы рекомендовали 12 месяцев».
Миллер, узнав о случившемся одним из последних, был взбешен. В письме фон
А в письме Абрамову Евгений Карлович был еще более откровенен: «Я окажусь в роли президента Французской республики с той только разницей, что последний и не несет ответственности за все, что во всех областях будет делать П.Н. (Шатилов. — А.Г.). Если же с такой ролью буду пытаться не примириться, то вместо помощи и сотрудничества у нас будет вечная борьба, и в гораздо больших размерах, нежели ныне. Моя роль сведется к расхлебыванию тех каш, которые заварит П.Н.».
На помощь Евгению Карловичу неожиданно пришло Министерство иностранных дел Франции. Очень Парижу не нравилась та активность, которую развил в кратчайшие сроки Абрамов. Его вежливо попросили покинуть государство, и чем быстрее он это сделает — тем лучше. А чтобы ему было не скучно одному возвращаться в Софию, г-н Абрамов может захватить с собой г-н Шатилова. Он уже давно в горле сидел у французов, благодаря постоянным скандалам, связанным с его именем. Разумеется, Евгений Карлович, прервав свой отпуск, вернулся в Париж и взялся защищать генералов. Абрамова отстоять не удалось, а вот Шатилову милостиво разрешили остаться во Франции. Однако Миллер уже принял решение: он отправляет Шатилова в отставку.
Зачисляя официально Павла Николаевича в свое распоряжение, Евгений Карлович лишь подсластил преподносимую пилюлю. В приказе по Русскому общевоинскому союзу он принес Шатилову «глубокую благодарность» и выражал надежду, что и впредь он будет трудиться на пользу Белого движения. Сам Павел Николаевич в письме Абрамову отмечал: «Е.К.М. (Миллер. — А.Г.) проявляет исключительную работоспособность, но она кроме вреда ничего не приносит, так как он все равно не справляется со всем, что к нему попадает в руки, а главное, неминуемо все сейчас же забывает. Вследствие этого, весьма часто его работоспособность ограничивается только исполнением текущих дел, причем важные вопросы сначала откладываются, а потом просто забываются».
Между тем «Внутренняя линия» продолжала наращивать мощь. По предложению Скоблина, в орбиту тайной организации был вовлечен бывший командир Дроздовской дивизии генерал Туркул. Разумеется, ему сначала ничего не говорили о контрразведке, надеясь использовать его «вслепую» на первом этапе, а потом, играя на безграничных амбициях главного «малинового» офицера, предложить ему достойную должность в обновленном Русском общевоинском союзе.
Антон Васильевич Туркул был значимой фигурой для всего русского зарубежья. В советской литературе его имя обычно сопровождалось эпитетами «каратель», «палач» и «сволочь». А в русском зарубежье один из самых молодых генералов белой армии Антон Васильевич Туркул описывался как рыцарь, всю свою жизнь посвятивший борьбе с большевизмом. Во время Первой мировой войны он был трижды ранен, награжден орденом Святого Георгия IV степени и золотым георгиевским оружием, получил звание штабс-капитана. В его личном деле есть, к примеру, такой документ: «Я, командир штурмовой роты 653-го пехотного Перемышлянского полка поручик Будняк, даю настоящие показания в том, что при прорыве неприятельской позиции 25 июня 1917 года под Станиславовым, я лично видел, как командир штурмового батальона штабс-капитан Туркул примером беззаветной храбрости увлекал всех подчиненных, идя впереди цепи, вливая дух бодрости и храбрости в солдат то одной, то другой роты. При этом батальоном было взято 5 орудий, 5 пулеметов и пленных 1142 солдата и 14 офицеров. 12 августа 1917 года».
В конце февраля 1918 года отряд под командованием генерала Дроздовского выступил из Румынии на Дон, на помощь Добровольческой армии. Антон Туркул был в нем фельдфебелем второй офицерской роты. В своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне» он писал: «Мать, которой пришлось жить в Одессе под большевиками, читала в советских сводках о белогвардейце Туркуле с его „бандами“, которых, по-видимому, порядком страшились товарищи. Мать тогда
Дроздовцы своего командира любили, за глаза называли его «сам». Часто в атакующих цепях слышалось: «Сам прибыл. Ну, сейчас дадим красным жизни». Поручик Мамонтов писал в своих воспоминаниях:
«Мы стояли фронтом с севера на юг, а красные с юга на север. Трудно было сказать, кто кого обошел. Пожалуй, они нас. Ситуация была довольно неприятная, но она резко изменилась, когда нам на помощь пришел, очевидно, из Орла, Дроздовский полк под начальством знаменитого полковника Туркула. Дроздовцы очень дельно, без суеты заняли фронт, а наша кавалерийская дивизия ушла куда-то в другое место. Но нашу вторую конную батарею оставили при дроздовцах. Очевидно, они пришли без своей артиллерии. Бой разыгрался снова с утра. Наша батарея стояла на крайнем правом фланге дроздовцев. Вернее, даже на отлете, потому что около нас никаких наших войск не было. Мы увидали густую колонну красных и открыли по ней огонь. Красная колонна сразу куда-то исчезла. Мы развернули карту и увидали, что красные спустились в овраг и по нему должны были выйти на наш фланг, никем, кроме батареи, не охраняемый. Мы обеспокоились, выставили пулемет, полковник Шапиловский послал меня к Туркулу сообщить об обходной колонне. Я сел на Дуру, отыскал Туркула и доложил ему о ситуации. — Можете показать по карте? Я показал овраг, место, где мы видели красных, и позицию батареи. Туркул минуту подумал и затем стал отдавать распоряжения, к обходной колонне отношения не имеющие. Я подумал, что он забыл про меня, и осмелился его прервать.
— Господин полковник, что прикажете сказать командиру батареи? — Ах да. Насчет обходной колонны. Скажите командиру вашей батареи, что мы сейчас так ударим их центр, что они забудут всякие обходы. И он повернулся к другим с распоряжениями. Очень мало удовлетворенный этим ответом, я поспешил на батарею. — Ну что? — встретил меня Шапиловский. Я передал ответ Туркула. — Да вы ему точно сказали об обходе? — Даже показал на карте и показал, где стоит батарея. Шапиловский да и все мы были мало удовлетворены ответом Туркула и приготовились драпать.
Но все случилось так, как сказал Туркул. Красный центр был прорван, и красные бежали. Наша обходная колонна просто исчезла, нигде не появилась».
Туркул действительно был несгибаемый боец. За годы Гражданской войны он потерял трех братьев. Одного подняли на штыки революционные матросы, которые ворвались в госпиталь, где он лечился. Второго сожгли живьем за обнаруженные в его карманах при обыске новенькие малиновые погоны Дроздовской дивизии. Как погиб третий брат — точно неизвестно. Известный в русском зарубежье писатель Иван Лукаш, бывший участник Добровольческой армии, так написал о Туркуле: «Он самый страшный солдат самой страшной гражданской войны. Он — дикое безумие атак без единого выстрела, подбородок, раскроенный вороненой рукоятью нагана, гарь яростных пожаров, вихрь безумия, смерти и побед».
В середине 1920 года эпицентром белой борьбы стал Крым. Дроздовская дивизия прибыла на полуостров после эвакуации из Новороссийска. Первые же минуты в Севастополе потрясли боевых израненных офицеров абсолютным равнодушием населения перед наступавшими красными. Для 19-летних юношей, которые составляли основу Дроздовского полка, было немыслимо видеть, как по набережным вальяжно прогуливались офицеры с дамами под руку. Долго терпеть такое Туркул не мог. Офицерская рота получила приказ перекрыть в самый разгар гуляний все выходы из Морского парка и провести поголовную и беспощадную мобилизацию всех гуляющих господ офицеров. Наутро местная газета вышла с гневной статьей о самоуправстве Туркула. В своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне» Антон Васильевич так описал дальнейшее: «Несколько офицеров заняли все входы и выходы редакции одного местного радикального листка. Они вежливо предложили господину редактору назвать имя того сотрудника, который травил в листке старейшие добровольческие части. Обнаружив автора, его тут же подвергли экзекуции в виде публичной порки».