Генералиссимус Суворов
Шрифт:
– Ну, Суворов тоже не из тихих. Помните, как стояли долго под Очаковом и он смеялся:
Я на камушке сижу,На Очаков я гляжу…– Это еще ничего. Князю Потемкину не понравилось другое, – сказал поручик. – Суворов жаловался императрице, что его в этом году сначала никуда не определили.
– Как так?
– А очень просто. Суворов не был внесен в список генералов действующей армии.
– И что же он
– Поехал к императрице и говорит: «Матушка, я – прописной. Мне, говорит, ни одного капральства в команду не дали…» Тогда императрица назначила его в армию графа Румянцева, а теперь Румянцев в отставке. Светлейший дал Суворову самую слабую в армии третью дивизию: в ней всего десять тысяч человек. Пусть-ка Суворов и отличится с ней в Молдавии! – усмехнулся поручик.
Больше Лосев не слышал о Суворове: штабному, франту подали лошадей, и он ускакал дальше, а премьер-майор тотчас же завалился спать.
Лосев мог бы расспросить о генерале Суворове на месте, в Бырладе, но, добравшись до своего Апшеронского полка, он забыл обо всем: службы Лосев еще не знал, и работы у него было много.
И только когда однажды под вечер по лагерю пронеслось: «Суворов приехал», подпоручик Лосев вспомнил о нем.
В этот раз солдаты бежали строиться более резво, чем тогда, когда в полк приезжал временно командовавший дивизией пучеглазый генерал Дерфельден. Полк выстроился чрезвычайно быстро.
Высокий жилистый полковник Шершнев, выйдя за переднюю, штаб-офицерскую линию, все время смотрел в сторону расположения Смоленского пехотного полка, откуда доносилось громкое «ура».
Лосев стоял и невольно слушал, как сзади за ним, в шеренгах, перешептываются солдаты.
– Какой-то он теперь? Я его с Козлуджи не видал. Пятнадцать годов прошло, – говорил один. – Постарел, поди!
«Как будто Воронов говорит», – по голосу узнавал своих солдат подпоручик.
– А ты, думаешь, помолодел? – насмешливо сказал другой.
– «Это наверняка Огнев: он любит поддеть», – догадался Лосев.
– Едет! Едет! – зашелестело по рядам.
Издалека, в легком облачке пыли, показалась группа всадников. Впереди них почему-то ехала обыкновенная повозка. Полковник Шершнев, вынув шпагу, скомандовал:
– Смирно! На караул!
Все замерло.
Всадники приближались. Вот уже повозка сейчас поравняется с левым флангом. Вот уже можно отчетливо рассмотреть: за повозкой трусят на лошадях три офицера.
Не успела повозка подъехать к апшеронцам, как по всему полку, от края до края, пронеслось «ура». Музыка заиграла встречу.
Лосев видел, как быстро-быстро машет руками капельмейстер, как полковник Шершнев, четко отбивая шаг, идет навстречу командующему дивизией.
Повозка остановилась. Из нее вылез невысокий сухонький старичок в полотняном кафтане и каске. Одна нога его была в сапоге, вторая – в туфле.
Генерал-аншеф
Иногда он, минуя не только переднюю, штаб-офицерскую линию, но и следующую, обер-офицерскую, подходил вплотную к роте и с кем-то разговаривал. С кем он говорил, Лосев не мог видеть.
«Неужели с младшими офицерами в роте говорит? Может, кто-нибудь не так стоит?» – подтягивался Лосев.
Но вот уже генерал-аншеф миновал притихших музыкантов и яркий куст полковых знамен. Он подошел к правофланговой 1-й роте и заговорил с ней.
Лосев услышал его голос. Голос был негромкий, басовитый, но внятный и совсем не старческий:
– Солдат должен быть здоров, тверд, храбр, справедлив. Обывателя не обижай – он нас поит и кормит. Солдат не разбойник! Бойся богадельни, гошпиталя. Береги здоровье. Кто не бережет людей, офицеру – арест. Ученье – свет, неученье – тьма. Дело мастера боится. И крестьянин: не умеет сохой владеть – хлеб у него не родится. За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Били турок в поле, били у моря, били у реки, побьем и здесь, старики!
Рота ответила: «Ура!» Ее охотно поддержали остальные. Суворов стоял перед полком с непокрытой головой – каску он снял, когда махал, отвечая на дружное приветствие полка.
Когда наконец стихло «ура», Суворов оглядел 1-ю роту.
– А-а, знакомого вижу! – крикнул он.
Лосев даже покраснел, – генерал-аншеф смотрел прямо на него и приветливо улыбался.
«Обознался, я его впервой вижу!» – мелькнуло в голове.
Но генерал-аншеф уже подходил к нему.
Лосев не знал, что делать.
– Ну, как летаешь, Ворон? – спросил генерал-аншеф, останавливаясь в двух шагах от первой шеренги солдат.
«Это он Воронову», – не то с обидой, не то с облегчением подумал Лосев.
– Жив-здоров, ваше высокопревосходительство! – гаркнул сзади Воронов.
– Старого знакомого встретил. Еще с Новой Ладоги помню.
– Точно так. С шестьдесят третьего году. Был под Туртукаем, был у Козлуджи….
– Помилуй Бог! Старый товарищ. Как же, помню. А почему не ефрейтор?
– Разжалован, ваше высокопревосходительство, – так же весело и громко ответил Воронов.
– За что?
– За пьянство! – бодро выкрикнул Воронов.
Генерал-аншеф улыбнулся.
– Произвести в ефрейторы, – обратился он к Шершневу. – Тут у меня не только один. Тут знакомых много, – сказал Суворов, быстрыми глазами оглядывая роту. – Вон, вижу, Огнев, старинный приятель… Лет тридцать друг друга знаем. Здорово, Огонь!
– Здравия желаем, ваше высокопревосходительство! – отозвался Огнев.
– Все мои старые, мои боевые товарищи. Мои друзья! – говорил Суворов.
Он взглянул на Лосева: