Генералиссимус Суворов
Шрифт:
– Его высокопревосходительство… – только и понял Траутмансдорф, а дальше шло какое-то коротенькое русское слово.
Траутмансдорф беспомощно оглянулся. Кругом – никого, кто мог бы помочь в разговоре.
– Was? Was? [55] – переспросил он, строго насупив брови.
Но генеральский денщик не испугался его строгого вида. Он поднял вверх палец и зашикал, делая большие глаза:
– Тсс!
«Вот я бы тебя поставил под ружье, пьяная каналья!» – со злостью думал майор, глядя на толстый красный нос денщика.
55
Что?
Денщик приложил к щеке ладонь, наклонил голову набок, закрыл свои плутовские глаза и снова повторил это непонятное коротенькое слово: спит!
Майор наконец понял. Ему вдруг стало стыдно своей недогадливости. Он понимающе закивал головой и на цыпочках отошел к коню.
К принцу майор Траутмансдорф вошел с совершенно каменным выражением лица.
– Генерал-аншеф Сувара спит! – сказал они отвел глаза в сторону: в его представлении это было со стороны русского генерала вызовом, издевательством.
Принц только кивнул головой и зашагал по палатке.
Майор вышел.
Принц исходил много верст по своей палатке.
В первые минуты со зла лезли в голову самые нелепые мысли. Послать к туркам парламентеров о перемирии? Но что дальше? Почему все это, спросят.
Поехать лично к Сувара? Но что сказать ему? Человек ведь может устать, – он в сутки прошел пятьдесят верст. И вообще, что знает он об этом русском генерале? Все говорят о нем как о восходящей звезде русской армии, вроде князя Репнина. Говорят, что он глубокий старик и что он со странностями. Все это хорошо. Но еще лучше то, что до сих пор Сувара превосходно бил турок.
– Подождем!
И принц сел обедать. Потом лег отдохнуть, иронически думая:
«Вот теперь пусть же от ко мне приедет!»
Но принц великолепно выспался, его никто не тревожил. Русские уже заканчивали все три моста. Так незаметно пролетел весь день. Принц решил больше не напоминать о себе генералу Сувара, – сам отзовется!
И генерал Сувара отозвался.
Слуги накрывали в роскошной столовой палатке принца к ужину, когда прискакал русский офицер. Он передал принцу конверт.
Принц Кобургский, стоя у палатки, тут же вскрыл его. Кровь ударила ему в лицо – генерал Сувара на довольно хорошем французском языке писал:
«Войска достаточно отдохнули, и мы завтра в три часа утра выступим двумя колоннами: австрийцы в правой, русские в левой, пойдем прямо на неприятеля. Говорят, что неверных только пятьдесят тысяч, а другие пятьдесят дальше. Жаль, что они не вместе, – разом бы их разбили!»
Это была готовая диспозиция.
Генерал Сувара все обдумал без него, сам и предлагает принцу безоговорочно поступить так, как этого хочет Сувара.
Это задело принца. Он вошел с листком диспозиции в палатку, задумчиво прошел раз-другой мимо стола, задевая стулья и не видя слуг, дававших ему дорогу, а потом круто повернулся к выходу, где стоял в ожидании ответа русский офицер.
В этой диспозиции есть вызов, есть чуть ли не оскорбление, но зато в ней чувствуется настоящая убежденность, правота, сила.
Будь что будет!
– Передайте
– Конечно, конечно, ваше высочество! – угодливо поддакнул тот.
Принц стоял, раздумывая: кого бы назначить командиром отряда? Генерала Сплени? Полковника Варко? Нет, пожалуй, лучше всего будет Карачай: он быстр, он подойдет к этому необычайному русскому генералу.
– Прикажите полковнику Карачаю, – обернулся принц к адъютанту, – взять батальон Кауница и батальон Колло, один дивизион [56] гусар Барко и дивизион драгун Левенера и тотчас же явиться в распоряжение генерал-аншефа Сувара!
56
Д и в и з и о н – два эскадрона.
…Суворов, прихрамывая, ходил возле палатки. Он нетерпеливо поглядывал в сторону австрийското расположения: что-то будет? Согласится с его диспозицией принц Кобургский или нет?
– Disposition zum Angriff! [57] – повторил он.
Но вот прискакал адъютант, отвозивший принцу пакет.
– Согласен, ваше высокопревосходительство! – живо ответил адъютант.
– То-то!
Суворов был в восторге от принца:
– Ай да принц! Помилуй Бог! Молодец! Вот тебе и австрияк! Умница, ей-ей-умница!
57
Диспозиция для нападения (нем.).
Суворову понравилось все: и сговорчивость принца, и то, что принц не рассердился на него за отказ встретиться, и то, что Кобургский разумно предложил поставить впереди русских сил австрийский отряд.
– Как, говоришь, звать полковника? – переспросил Суворов.
– Карачай, ваше высокопревосходительство! – ответил адъютант.
– Карачай не Карачай, – весело приговаривал Суворов, идучи в палатку, – будет туркам карачун!
IV
Подпоручик Лосев никак еще не мог за два с половиною месяца привыкнуть к здешнему странному климату. У них, в Дорогобужском уезде, такое июльское, пусть росистое и туманное, утро все-таки не было бы настолько пронизывающе холодным. Здесь же, пока солнце не встало, не согреет никакой плащ, а чуть оно поднялось – пропадешь от жары.
Еще только рассветало.
Над рекой Путной, незнакомой, чужой, своенравной (вот навели мост – сорвало; это не дорогобужский Днепр), стлался туман. Ни реки, ни стоящих возле нее людей не было видно. Лишь иногда из тумана вдруг появлялись человек или лошадь.
Подпоручику Лосеву, который впервые шел в бой, все казалось, что это уже турки.
Вчера авангард союзников целый день отбивал атаки турецких наездников, и Лосев в первый раз увидал раненых.
Соединенные русско-австрийские силы уже два дня шли на сближение с неприятелем. Шли, как было указано в суворовской диспозиции: русские – слева, австрийцы – справа.