Генералиссимус Суворов
Шрифт:
Первое время Александр Васильевич сторонился от этих заигрываний, затем как-то свыкся с ними, и, наконец, они сделались для него необходимыми. Не встретившись с Глашей в течение дня, он ощущал какое-то странное беспокойство. Глаша ждала дальше.
Однажды она осторожно постучалась к нему в комнату
— Можно пойти?
— Войдите.
— Я, Александр Васильевич, к вам, — отворила дверь и остановилась у порога Глаша.
— Ко мне? Что надобно?
— Книжечки, какой ни на есть почитать… Смерть скучно…
— Книжечки… Какой же книжечки? У меня все военные.
— Военные, — повторила Глаша. — А в них про любовь есть?
— Нет, про любовь нет. Впрочем, есть где и про любовь.
Александр Васильевич достал с полки два томика в кожаных переплетах, как-то случайно попавшие к нему из деревенской библиотеки. Это были две разрозненные части какого-то переводного романа, заглавные листы которого даже были оторваны.
— Это интересно?
— Не знаю, не читал…
— Это про любовь-то… не читали, — удивилась Глаша.
— Это меня не интересует.
— Любовь?
— Любовь — это баловство.
— Баловство, — протянула Глаша. — А я почитаю.
— Читайте, читайте.
— Может, что не пойму, так вас спрошу.
— Коли смогу — объясню.
Глаша ушла и унесла книги. Приход ее — Александр Васильевич это помнил — опять смутил его покой. Долгих усилий стоило ему, чтобы снова приняться за прерванные занятия.
«Любовь, что такое любовь, — неслось у него в голове. — Баловство ли это?.. Вот то, что я чувствую к этой Глаше, падшей, опозоренной, не любовь ли это?»
Молодой Суворов гнал от себя эту мысль, а она все настойчивее и настойчивее лезла в голову.
Чтение данных книг представляло для Глаши удобный случай нет-нет, да и завернуть к молодому жильцу. Эти посещения довершили начатое.
Близость к этой статной, красивой девушке все более и более стала волновать кровь молодого солдата. Она продолжала так ласково-вызывающе смотреть на него.
Раз Александр Васильевич не выдержал и обнял ее. Она вдруг побледнела, слезы брызнули из ее глаз… Освободившись от его объятий, она убежала. Молодой Суворов остался в полном недоумении. Растерянно глядел он на оставленные Глашей на столе книги.
Она не вернулась за ними ни в этот день, ни на другой, ни на третий. Он никогда даже не мог встретить ее — она, видимо, стала избегать его. От Марьи Петровны он узнал еще более странные вещи.
— Задурила что-то Глаша моя, да и на поди, — начала она без всякого с его стороны вопроса.
— А что с ней? — с тревогой спросил Александр Васильевич.
— Да что, шьет весь день-деньской не подымая головы, утром в церковь, а ночью реветь….
— С чего бы это?
— Ума не приложу… Спрашивала, молчит как рыба.
— Странно…
— Может, совесть проснулась… О прошлом убивается…
— Может быть, — задумчиво согласился Суворов.
— Да чего убиваться? Ведь не вернешь. Снявши голову, по волосам не плачут… — махнула рукой Марья Петровна и ушла на кухню.
Разговор происходил в сенях. Недоумение Суворова еще более усилилось. Это было в мае, вскоре он выступил в лагерь.
Из лагерей урываться в город было довольно трудно. Занятий по службе было больше, а для Суворова даже в юные годы голос сердца умолкал перед обязанностями службы. Все же раза три он побывал на своей зимней квартире. Глаша все разы от него пряталась, а от Марьи Петровны на вопрос: «Что Глаша?» — он слышал лишь: «Дурит по-прежнему».
С этим он возвращался в лагерь.
Девушка, которая, видимо, интересовалась им, заигрывала с ним, почти навязывалась ему, вдруг так странно изменившая свое поведение, представлялась на самом деле загадочною, но что всего ужаснее — Суворов чувствовал это — становилась для, него привлекательнее, необходимее.
Обо всем этом и думал Александр Васильевич, стоя на часах в Монплезире. Он решил в своем уме, что при первом отпуске в город увидится с Глашей и добьется у нее объяснения ее странного поведения. Увидится и добьется, во что бы то ни стало.
На этом решении его застал услышанный им шелест женского платья.
Несмотря на большое искушение оглянуться, обязанности службы превозмогли, и он не шелохнулся.
Из большой аллеи вышла императрица Елизавета Петровна. Сделав несколько шагов, она подошла к морскому берегу. Александр Васильевич сделал ей установленную честь. Полюбовавшись на открывающийся морской вид, императрица медленно пошла обратно. Суворов вторично отдал ей честь. Молодцеватый вид и отличная военная выправка тщедушного солдатика обратили внимание государыни.
— Твое имя? — спросила она.
— Александр Суворов, ваше императорское величество, — отчетливо отвечал молодой солдат.
— Ты не сын ли генерала Василия Ивановича Суворова?
— Точно так-с, ваше императорское величество.
— Радуюсь за тебя, быть сыном такого отца — большая честь… Следуй его примеру и служи мне верно и честно…
— Рад стараться, ваше императорское величество!
— За старанье вот тебе от меня рубль серебром, — подала Суворову императрица монету
— Виноват-с, всемилостивейшая государыня, не могу принять…
— Отчего? — удивилась императрица Елизавета Петровна.
— Закон запрещает солдату, стоящему на часах, принимать деньги.
— А-а-а, — улыбнулась императрица. — Однако ты молодец и знаешь свою службу.
Она потрепала Александра Васильевича по щеке и дала поцеловать ему руку.
— Я положу рубль на землю, когда сменишься — возьмешь, — сказала государыня. — Прощай.
Суворов снова отдал честь.
Императрица удалилась.