Генералиссимус Суворов
Шрифт:
Ее стали посещать даже черные мысли; брат был слабого здоровья, он долго не протянет, она — единственная наследница. Вот тогда она заживет по-своему, самостоятельно. Так работало болезненное воображение княжны.
Женитьба брата, да еще с последствиями, предсказанными Кржижановским, вконец разрушала эти надежды. По странности человеческой натуры, эта опасность неосуществления только изредка мелькавших в уме княжны надежд сделала их для нее более определенными, и ей казалось, что если она до сих пор жила, то жила только ими. И вдруг… все кончено.
Александра
Он слишком хорошо знал человеческое, и в особенности женское, сердце. Ему нужна была княжна Александра Баратова как собеседница, именно доведенная до последней степени возможного волнения. Тогда женщина не сумеет удержать на себе маску благоразумия, тогда она незаметно для себя выскажется, впустит его в тайник ее души, а ему она именно и нужна была без маски. Сигизмунд Нарцисович не ошибся.
Когда через неделю после описанной нами беседы с княжной в гостиной Благородного собрания он вошел, наконец, в гостиную княжны Александры Яковлевны, последняя, вопреки светскому этикету, почти побежала к нему навстречу. На губах пана Кржижановского появилась едва заметная довольная улыбка.
— Я вас ждала каждый день, — вырвалось у княжны, но она спохватилась. — Садитесь, — уже тоном светской девушки указала она гостю на кресло.
Сигизмунд Нарцисович сел. Княжна села напротив. Наступило неловкое молчание. Гость, видимо, не желал помочь хозяйке выйти из неловкого положения. Княжна задала несколько незначительных вопросов о семействе князя Прозоровского. Сигизмунд Нарцисович дал короткие ответы. Снова оба замолчали. Александра Яковлевна нервно теребила оборку своего нарядного платья.
— Вы меня тогда совсем поразили, — видимо с трудом начала она.
— Когда, чем? — с полным недоумением спросил Кржижановский.
— Тогда, в собрании, этим предполагаемым браком брата и Barbe.
— A-a!.. — неохотно протянул Сигизмунд Нарцисович.
— Я эти дни несколько раз думала об этом.
— И что же?
— Мне все более и более кажется это невероятным, скажу более, совершенно бессмысленным.
В голосе ее слышалась деланность тона. Это не ускользнуло от чуткого уха пана Кржижановского.
— Может быть, вы и правы, а я ошибся, — совершенно спокойно отмечал он. — Я вам передал лишь светские толки и мое мнение.
— Но это мнение на чем-нибудь да основано? — торопливо перебила его княжна Александра Яковлевна.
— Без сомнения.
— На чем же?
— На наблюдении и на знании людей.
— Что же вы заметили?
— Очень мало, но совершенно достаточно для того, чтобы убедиться, что князь влюблен.
— Вы думаете. Но я не заметила ничего такого в их отношениях, ни со стороны брата, ни со стороны Barbe, — заметила княжна.
— Со стороны последней вы и заметить ничего не можете. Ее сердце не тронуто, но предложение она примет.
— Это как же?
— Да так. Она воспитана в мысли сделать хорошую партию, а князь блестящая.
— Но со стороны брата? Я как-то даже имела с ним разговор.
Княжна Александра Яковлевна передала Сигизмунду Нарцисовичу, что говорил ее брат о нравящемся ему в княжне Варваре «капризном своеволии».
— Еще нашлось подтверждение моего мнения, — сказал последний, — сперва нравится каприз, а потом и сам ребенок; что же касается благодарности судьбе за то, что она вычеркнула его из списка «мужей», то эта красивая фраза, поверьте, сказана без убеждения.
— Вы думаете? — повторила княжна, видимо, лишь для того, чтобы что-нибудь сказать, так как сказать то, что было в ее мыслях, она не хотела.
— Думаю.
Снова наступило молчание. Княжна первая прервала его, хотя было видно, что ей стоит это немало.
— Брат снова проектирует на эту весну и лето совместную жизнь в Баратове как прошлый год.
— А-а!.. — протянул Кржижановский.
— Удобно ли это? Не следует ли мне отклонить.
— Зачем?
— Но если… как вы говорите… серьезно, — с расстановкой сказала княжна.
— Что серьезно? — продолжал безжалостно допрашивать свою жертву Сигизмунд Нарцисович.
— Да это увлечение брата.
— Но что же из того, если и серьезно? Княжна Прозоровская совершенно подходящая партия князю Баратову. Она такого древнего рода, а если у нее нет большого состояния, так князю Владимиру этого и не нужно.
— Это все так, но я… не о том, — совершенно запуталась Александра Яковлевна.
— О чем же?
— Но брат больной человек. Женитьба может окончательно подорвать его здоровье. Ведь вы сами говорили.
— Князь взрослый человек. Он сам должен сообразить все это. Мы ему не гувернеры и не указчики.
— Но все же совет. Принять меры.
— Советов в этих делах не слушают. Меры же, какие же меры могли бы вы принять против этого. Выразить свое нежелание провести лето по-прошлогоднему будет странно, необъяснимо.
— Увезти его за границу, — ухватилась княжна.
— Он не поедет. Да о чем речь, княжна? Разве вы так на самом деле не хотите, чтобы князь женился?
— Но ведь вы сами напугали меня перспективой…
— Молодой вдовы с сыном? — невозмутимо продолжал Кржижановский, в упор, глядя на княжну Александру Яковлевну
Последняя сперва вспыхнула, потом побледнела под этим взглядом.
— А что касается до вожделенного здравия князя Владимира, о котором вы так, по-видимому, беспокоитесь… — В голосе его прозвучала довольно заметная ирония, и он снова посмотрел на княжну.
Она потупила глаза и молчала.
— На этот счет я могу успокоить вас. Я, быть может, и весьма вероятно, ошибаюсь. Очень часто такие, с виду хилые, люди переживают здоровяков. Женатая жизнь, как более регулярная, может даже благодетельно подействовать на его здоровье, и он доживет до почтенной старости, в любви и согласии со своей своевольно-капризной княгинюшкой.