Генералиссимус Суворов
Шрифт:
Василий Иванович был отец строгий, что, конечно, не имело прямого значения в то время, когда он решился женить сына, но память об отцовской строгости остается в детях и в зрелом возрасте, иногда оказывая на них некоторое влияние.
В данном случае и другие обстоятельства сложились так, чтобы не разочаровать старика отца в безусловном повиновении ему взрослого и заслуженного сына.
Александр Васильевич был действительно почтительным сыном и любил своего отца искренне. Позже, когда ему приходила на ум мысль об оставлении службы, он говорил, что удалится поближе к «мощам» своего отца. Он должен был признать отцовские доводы относительно женитьбы уважительными; его человеческая натура подсказывала ему то же самое.
Хотя предначертанный путь жизненной деятельности расстилался перед ним еще очень длинным, очень далеким до цели, но Суворов не мог в то же время не чувствовать сухости пройденной жизни, некоторого нравственного утомления от чрезмерного однообразия влечений и дел. Увлечение Глашей, почти мимолетное, — этот роман далекой юности, хотя и не изгладился из памяти Александра Васильевича, но лишь в том смысле, что он стал смотреть на отношения к женщине с необычною осторожностью, почти исключающею повторения даже подобного романа.
Теперь же он был старый холостяк, человек, как он сам сознавал это, способный обманываться в известном направлении скорее и легче, чем юноша, тем более что после клятвы, данной им над гробом Глаши, вел жизнь строго нравственную, женщин не знал, в тайны женского сердца никогда не вникал и нисколько этим не интересовался, а потому беспрекословно предоставил отцу выбор своей будущей подруги жизни. Он полагал, что этот выбор будет менее опрометчив. К несчастью, это далеко не оправдалось.
Оговоримся, однако, что от влияния женской красоты не был совершенно защищен «герой-постник». В прощальном письме к Бибикову после войны с конфедератами Александр Васильевич, между прочим, писал: «Правда, я не входил в сношения с женщинами, но когда забавлялся в их обществе, соблюдал всегда уважение. Мне недоставало времени заниматься ими, я боялся их; они-то и управляют страною здесь, как и везде; я не чувствовал в себе довольно твердости, чтобы защищаться от их прелестей». С дамами, действительно, Александр Васильевич был забавно учтив. Он следовал наставлению лорда Честерфильда своему сыну: хвалить прелести каждой дамы без изъятия. И Суворов, беседуя с ними, уменьшал всегда года их. Так, однажды одна молодая барыня представила ему свою двенадцатилетнюю дочь.
— Помилуйте, сударыня, — сказал он, — вы еще сами молоденькая прелестная девушка.
Когда она сказала ему, что она с мужем в разводе, он с неподдельным ужасом воскликнул:
— Пожалуйста, покажите мне его, я никогда еще не видел на свете чудовища.
Другой даме, обладавшей прекрасными глазами, Александр Васильевич при первом же знакомстве сказал:
— Что вижу я! О чудо из чудес! На прекраснейшем небе два солнца!
При этом он протянул два пальца к ее глазам. Все это заставляло думать, что Александр Васильевич не остался равнодушным к описанию красоты Варвары Ивановны Прозоровской, которому с неподдельным восторженным красноречием посвящал его отец целые страницы своих писем.
Молодой Суворов знал, что у его отца есть вкус. Понятно, что он не стал противиться его просьбам и это важное в жизни каждого человека дело завершил с обычною своею решимостью и с быстротою.
И действительно, Александр Васильевич прибыл в Москву в половине декабря 1773 года, помолвка состоялась 18-го, а обручение 22 декабря. Восторженные описания отца не расхолодили впечатления, произведенного на Александра Васильевича красотой невесты, ему показалось даже, что они чересчур сдержанны.
Суворов-сын охотно, вследствие этого, подчинился желанию отца и уже во второй визит сделал предложение и получил согласие, к великому неудовольствию московских маменек, из которых многие прочили его еще до его приезда в женихи их дочкам.
Мы знаем грустную причину согласия на этот брак со стороны невесты, но и со стороны жениха, несмотря на произведенное княжной Варварой Ивановной на него впечатление, не было не только любви, но и влюбленности в романическом смысле. Годы увлечения женщинами для Александра Васильевича прошли, или, лучше сказать, он увлекся женщиной, которая не имеет соперниц, — славой.
В одном из писем к Румянцеву, относящихся к тому времени, а именно от 23 декабря 1773 года, он пишет: «Вчера имел я не ожидаемое мною благополучие — быть обрученным с Варварой Ивановной Прозоровскою» — и просит извинения, если должен будет замешкаться в отпуске больше данного ему термина.
Официальная холодность этой фразы в сообщении о предстоящем супружестве не может быть объяснена тем, что письмо писано к начальнику, и лишь указывает на почти чисто официальное, без серьезного участия сердца, отношение Александра Васильевича к браку. Он на самом деле смотрел на брачный союз как на обязанность каждого человека: «Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за мое рождение».
Свадьба была отпразднована 16 января 1774 года. Все это могло совершиться так быстро, как и требовалось непродолжительным отпуском жениха, вследствие того, что приданое и даже подвенечное платье невесты было, как мы знаем, готово.
Венчание происходило в церкви Феодора Студита, что на Никитской, а бал был дан в доме князя Ивана Андреевича Прозоровского, перебравшегося во флигель, где было еще несколько свободных комнат, и отдавшего дом в распоряжение молодых супругов. Весь великосветский московский бомонд присутствовал на этой свадьбе «непобедимого Суворова» и бывшей невесты князя Баратова.
И жених и невеста окружены были ореолом — один воинской, а другая романической славы. Сигизмунд Нарцисович Кржижановский, успевший понравиться и старику Василию Ивановичу, и даже Александру Васильевичу Суворову, был одним из шаферов невесты. Был в числе приглашенных и граф Станислав Владиславович Довудский, самодовольный, красивый и изящный.
Княжна Александра Яковлевна не присутствовала на свадьбе, так как несколько месяцев тому назад, после перенесенной ею тяжелой болезни, совершенно неожиданно уехала из Москвы неизвестно куда. Даже московские кумушки не могли доискаться причин этого отъезда, не знали также и места, куда удалилась красавица княжна.
Отзывался неведением на этот вопрос и граф Довудский, не занимавшийся более, по его словам, делами княжны Баратовой.
Молодые, как мы уже сказали, поселились в доме князя Ивана Андреевича. Это произошло потому, что Александру Васильевичу необходимо было спешить на театр войны, а старик отец не хотел жить врозь с дочерью, которая, как было решено самим Суворовым, должна была остаться в Москве.
По прошествии медового месяца, во второй половине февраля, Александр Васильевич выехал в армию, так как должен был спешить к началу кампании. Молодая Варвара Ивановна Суворова осталась во власти своего искусителя.