Генералиссимус. Книга 1
Шрифт:
А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны, — теперь надо перейти от обороны к наступлению.
Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная”.
Этим заканчивается текст выступления Сталина перед выпускниками академий. Но текст этот (в сборнике документов: Россия XX век 1941 год, изданном в 1998 году) составлен, как я уже говорил,
В июле 1998 года я позвонил Николаю Григорьевичу и поехал к нему, чтобы уточнить содержание речи Сталина и прояснить некоторые ее детали. Опускаю все наши другие разговоры и перехожу сразу к делу.
— Николай Григорьевич, вы были в числе выпускников 1941 года и слушали речь Сталина. Говорят, в своем третьем тосте, когда Сталин поправлял Сивкова, Иосиф Виссарионович сказал слова, которых нет в официально опубликованном тексте, а именно: “Главная угроза сегодня идет от Германии. Спасти Родину мы можем лишь победой в войне против Германии. Поэтому я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне. Да здравствует активная наступательная политика Советского государства!”
Лященко, и в своем преклонном возрасте весьма темпераментный, воскликнул:
“— Я не только подтверждаю такие слова Сталина, но расскажу тебе, как едва не пострадал из-за них. Получил я назначение на должность заместителя командира полка. Вскоре после прибытия на новое место службы начальник политотдела дивизии поручил мне провести беседу и рассказать комсоставу о выступлении Сталина. Ну, я выступил и по памяти все пересказал. Вижу: начальство меня слушает и ежится: вроде бы я не то говорю. Начальник политотдела даже спросил:
— Точно ли вы помните слова товарища Сталина?
— Точно, говорю, такие слова не забываются. Вечером вызывают меня в особый отдел:
— На каком основании распространяете слухи о возможной войне с Германией?
— На основании речи товарища Сталина.
— Если он даже так говорил, это военная тайна, сказанная вам доверительно. Вы что, газет не читаете? У нас дружба с Германией.
— Я точно помню — товарищ Сталин сказал именно так: воевать с Германией будем очень скоро. Готовьтесь. Воевать будем наступательно.
Проверяли особисты запросом в Москву, оттуда подтвердили. Меня оставили в покое. Но особист косился и не раз мне напоминал: “Не болтай”. А когда 22 июня грохнуло, все сразу поняли, о чем предупреждал Сталин”.
Слова Сталина о “наступательной” тактике позднее, и особенно в последние годы, истолковали как намерение Советского Союза напасть на Германию первым, и якобы Гитлер, узнав об этом, вынужден был перейти в наступление.
Ложность и дилетантская безграмотность подобных утверждений опровергается всеми выступлениями Гитлера с начала его политической карьеры и в главном теоретическом труде “Моя борьба”, в которых расширение владений Германии и обеспечение счастья немецкого народа виделось в завоевании “восточных территорий”,
Наступательность сталинской стратегии заключалась в переходе от уступок агрессору, ради оттягивания его нападения, к активной, суверенной политике, в которой нужно не только улыбаться и идти на попятный, но и показать кулак.
Об этом свидетельствует изменение всей агитационно-пропагандистской работы, а также всех средств массовой информации, которые стали действовать на основании указаний, полученных в ЦК РКП (б) на совещаниях 8—9 мая и 14—15 мая 1941 года.
Содержание самой речи Сталина перед выпускниками академий 5 мая нигде не публиковалось, но новая сталинская стратегия перехода от пассивной политики к активной “наступательной” — именно политике, а не военным действиям, была провозглашена, и началось ее осуществление всей мощью пропаганды и агитации. Однако велась вся эта работа по секретному дополнительному указанию так, чтобы не афишировать охлаждения в отношении с немцами, вести эту работу “деликатно”, “не дразнить гусей”. Что же касалось внутренней жизни партии, и особенно армии, то и здесь стали руководствоваться тезисами: “Всей партийно-воспитательной работе необходимо придать боевой, наступательный характер”.
Следует прямо сказать, новый стратегический замысел Сталина — придать наступательный смысл политике, и особенно духу армии, — несколько запоздал: до нападения Германии оставался один месяц, а за такой срок повернуть всю государственную машину, тем более идеологический настрой народа и армии, ранее направленных на мир, на дружбу с Германией, — за такой короткий срок не удалось. Несмотря на указания ЦК и активную деятельность политорганов, все еще по инерции существовали пацифистские настроения — “нас не трогай — мы не тронем”, пропагандисты на местах ратовали за мир. И даже Жданов, руководивший всей идеологической работой, ощущал трудности перехода к новой стратегии и по поводу медлительности и неразворотливости сказал: “Улита едет!..” И прилагал все силы, чтобы гнать эту “улиту” в хвост и в гриву. Готовилась директива Главкура “О задачах политической пропаганды на ближайшее время”. Главная идея в ней была — готовить личный состав Красной Армии к “всесокрушающей наступательной войне”. Но проект директивы так и не успели доработать — Германия опередила своим нападением.
Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов пишет:
“Государственная машина, направленная по рельсам невероятности нападения Гитлера, была вынуждена остановиться, пережить период растерянности и потом повернуть на 180 градусов”.
Часто цитируемое в последние годы, как доказательство агрессивных намерений Сталина, предложение Жукова от 15 мая 1941 года о превентивном ударе по немецкой армии, сосредоточенной у наших границ, конечно же, никакие не фундаментальные агрессивные замыслы — это самая настоящая спонтанная реакция Генштаба на новую “наступательную стратегию” Сталина, высказанную 5 мая.
Военные, как самые оперативные, “взяли под козырек”, и через десять дней (а может быть, Сталин делился с ними своим замыслом и раньше) представили “наступательный вариант действий”. И если бы Сталин действительно вынашивал агрессивные планы, он должен бы согласиться с предложением Генштаба. Но в том-то и дело, что “наступательная” идея была не в смысле нападения первым, а как развитие прежней доктрины — “бить врага на его же территории, ответным ударом”. Наступление мыслилось главным образом в пропаганде, в дипломатии, в политике как намерение припугнуть, заставить задуматься уже (как было известно) изготовившегося к нападению Гитлера.