Генералиссимус. Книга 1
Шрифт:
Я пришел к Сталину и, чтобы придать доверительность, заговорил по-грузински. Причем не сказал ни слова об отъезде.
— Иосиф Виссарионович, какие вещи взять в Куйбышев? Сталин на меня так посмотрел — я думал на мне одежда загорится от его взора!
— Ах ты трус проклятый! Как ты смеешь говорить о бегстве, когда армия стоит насмерть! Надо тебя расстрелять за такие паникерские разговоры!
Не помня себя, я, как в бреду, вернулся к тем, кто посылал меня к Сталину.
— Ну как? Что он решил?
Я не в состоянии был ответить, огненный взор Сталина еще жег меня. “Расстрел” — мелькало в сознании.
Собеседники не унимались:
— Ну все же, что он решил?
— Он сказал — расстреляет меня за подобные паникерские разговоры. И если это случится — то вы подставили меня под расстрел...
Но, слава Богу, обошлось”.
В октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны, в кабинете Сталина раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся здесь генерал Голованов слышал все. Он и рассказал позднее этот эпизод.
Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.
— Как там у вас дела? — спросил Сталин.
— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.
Воцарилось довольно долгое молчание.
— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — не повышая голоса, сказал Сталин.
— Сейчас. — И снова молчание. — А какие лопаты, товарищ Сталин?
— Все равно какие.
— Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.
— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. — Он произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не спеша положил трубку.
* * *
18 октября немцы овладели Малоярославцем и Можайском.
19 октября Сталин собрал в Кремле ГКО. На заседание пригласили руководящих партийных и советских работников. Первым сделал сообщение о сложившейся на эти часы обстановке секретарь городского комитета партии Щербаков. Командующий МВО генерал Артемьев доложил о борьбе с паникой в Москве и о ходе эвакуации.
После них поднялся Сталин. Он не пошел к трибуне, спустился к тем, кто сидел в зале. Наступила напряженная тишина, все ждали, что Сталин скажет самое главное, самое важное. А он, пристально вглядываясь в лица, без вступления спросил:
— Будем защищать Москву или надо отходить? Тишина стала еще более напряженной. Конечно же, никто не мог сказать о том, что Москву придется оставить.
— Я спрашиваю каждого из вас. Под личную ответственность.
Он подошел к секретарю райкома, который сидел в первом ряду.
— Что скажете вы?
— Отходить нельзя. Следующий ответил:
— Будем сражаться за каждый дом.
Сталин обошел и спросил почти всех присутствующих. Они отвечали о готовности защищать Москву.
Повернувшись к Маленкову, Сталин сказал:
— Пишите постановление ГКО.
Маленков с готовностью
— Мямля, — отобрал листы, передал Щербакову и приказал: — Записывай. — Стал диктовать. Первые же слова были необычайные, не такие как в официальных постановлениях и приказах: “Сим объявляется...”
Поскольку этот документ составлен лично Сталиным, я думаю, читателям будет полезно еще раз убедиться в строгости стиля, четкости и краткости формулировок, чем Сталин отличался при написании документов, да и в устных выступлениях.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ “О введении с 20 октября в г. Москве и прилегающих к городу районах осадного положения”
№ 813 от 19 октября 1941 г.
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100—120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.
3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.
4. Нарушителей порядка не медля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всякое содействие.
Председатель Государственного Комитета ОбороныИ. СталинМосква, Кремль
* * *
28 октября Сталин вызвал командующего войсками Московского военного округа генерала Артемьева и командующего ВВС генерала Жигарева и просто ошарашил их вопросом:
~ Через десять дней праздник Октябрьской революции. Будем проводить парад на Красной площади?
Генералы оторопели. Москва была в эвакуационных конвульсиях. Город затянуло дымное марево — жгли бумаги в учреждениях. О параде даже мысли не возникало.