Генератор времени
Шрифт:
Дева речная от его слов удивлённо отвернулась и вдруг.
Да, именно вдруг, иначе не скажешь, — всплыл в памяти трогательный девичий затылок с кудряшками.
Он в тот день (давно, давно было) дежурил, его вызвали к генералу.
В зале заседаний человек пятнадцать сидели на стульях с высокими (бронированными) спинками, негромко обсуждали какую-то дельту, загадочные треки, значения которых, не дай Бог, станут известны другой стороне. Там Смирнов и увидел трогательный девичий затылок. Высоко подобранные волосы позволяли оценить всю изысканность этого чудесного затылка, особенно среди многих мужских — тяжёлых, багровых.
— Ты бы лучше шалаш построил.
Дразнила, дразнила его Галадриэль.
Нет, не Галадриэль. Лера Хомячок дразнила.
Все эти девки в трусиках из розовых лепестков, все они — из прошлого.
Ну, нет их! Совсем нет! Приплыли, уплыли — не совпадают со мной. Даже вот дева речная не совпадает. И в небе снова громыхнуло — тяжело, с раскатом. Но на этот раз не дракон вернулся. Запрыгал неистово, заохал, запульсировал прожигающий воздух свет кривых чудовищных молний. И так же вспыхивал, пульсировал силуэт девы речной. Каждую секунду, при каждой новой вспышке силуэт её оказывался чуть в другом положении. Поворачивалась и поворачивалась, а повернуться никак не могла.
Сердце защемило: «Вот ты рядом, а толку?» Знал ведь, знал, никак нельзя прикоснуться к ней. Правда, смотрела почему-то предостерегающе.
Зацелую абниму
и скажу что люблю.
Дракон тухлый, весь на выхлопе, гоблины, орки, мужики со стволами, потомок шаманов, бородатые, как старички, гномы. Да что же это такое?
Будто слышишь ответ, а вопрос задаёшь после. Ну, почему мы не вместе, почему не кружимся в хороводе? Откуда эта дурацкая золотая монета? Почему Лера Хомячок вечно двадцатилетней остаётся?
Не получалось с мыслями у Смирнова, не видел выхода. Одно только понимал: совсем не в монете дело.
Ни к селу ни к городу вспомнил девятый класс.
Выдался год тёмных пожаров, в школе установили тревожную кнопку. Увидел огонь, почуял дым — сразу жми на кнопку. Сирена выла так страшно, что на проходящих мимо поездах пассажиры бледнели. Первые два дня школа просто не работала. Любой придурок, проходя мимо тревожной кнопки, якобы чувствовал запах дыма и тут же тыкал пальцем куда надо. Не удержалась даже молоденькая преподша истории. Её учителя так и жгли взглядами, тут почуешь дым. Чёрные лаковые ботильоны на шпильках, прямая джинсовая юбка до колен, серая водолазка, чёлка прямая — всё вроде закрыто, а вот жгут взгляды. Смирнов невольно сравнил ту преподшу с девой речной, только какое тут сравнение? В школе гуськом ходили за молоденькой преподшей доминирующие самцы, она там действительно жила как в вечном дыму, потому, наверное, и не выдержала — ткнула в кнопку…
Дева речная смотрела на Смирнова с подозрением.
Глаза чистые, зелёные. Наверное, недоверчивая по жизни.
Да и кому нынче верить? Один приятель, крепкий семьянин, похвастался как-то Смирнову, что только после года тихой семейной жизни познал истинный дзен, только теперь якобы стал понимать, как правильно общаться с девушками. Например, просто танцевать с незнакомой девушкой в клубе и при этом не думать, как бы поскорее затащить бедняжку в тёмное место. Смирнов, конечно, возразил приятелю. Ну, в том смысле, что вот, дескать, он, лейтенант Смирнов, живёт один, а с девушками общается спокойно и непринуждённо. Потому и живёшь один, непонятно возразил Смирнову приятель.
Ах, время!
Течёт, тает, тает.
Что сделаешь? Что возразишь?
Не успеешь налюбоваться, нарадоваться, не успеешь поздравить себя, а уже на самую миленькую, на самую любимую твою девушку нападает апатия, обвисают груди, как перезрелый плод, бессонница накладывает морщинки на лобик, и так и катится дальше — муж, бедность, телепузики.
Выдохнул с отчаянием: «Спорим, я тебя давно знаю».
Дева речная засмеялась. С дураком спорить неинтересно, читалось в её зелёных глазах. Было видно, что она вообще за жестокое отношение к дуракам. Но на этот раз Смирнов нисколько не испугался, выдержал её взгляд. Хватит бояться! Он многое постиг за эти дни и ночи на пустынном перенаселённом острове. А главное, постиг главное свойство времени — его текучесть. Потому и не хотел больше врать. Решил не подбирать слов, если и собьюсь — поймёт, ведь от сердца! Забормотал, пытаясь объяснить себя.
Ну, не хочет он больше болтаться в Сети, подрываться на минах Интернета. Ему просто мир нравится. И в глазах девы речной вроде мелькнуло некое понимание. «Ладно, — сказала, будто прочитав мысли Смирнова, даже покраснела немного. — Давай бросим монету. Если выпадет орёл — твоя взяла. Что потребуешь?»
«На материк на лодке меня перевезёшь».
Она разочарованно выдохнула: «А если решка?»
Ответил честно: «Не знаю». И добавил: «Тебя ведь и обнять нельзя».
На этот раз дева речная засмеялась и провела рукой по бедру. Шортики на ней были коротенькие, с кармашками. Спросила: «Есть монета?»
Уставился на неё: «Откуда у меня монета?»
«А разве ты не отыскал клад?»
Смирнов обозлился: «Какой клад?»
Зелёные глаза девы речной снова похолодели, но она полезла в кармашек и, кажется, нащупала что-то. Голову повернула к морю, и он увидел трогательные завитки. Вспомнил: дельта. Вспомнил: треки… Думай! Думай, Смирнов! Во рту пересохло… Думай, ну чего тянешь?.. Чувствовал, как муть этих дней понемногу в душе начинает рассеиваться, солнечные лучи проникают всё глубже — в самую тьму моря, души, вечности. Тухлый дракон, конечно, может дохнуть угаром на море, но не отравить ему Вселенную, нет.
Кивнул деве речной: «Бросай монету».
Монета летела, пуская отблески.
Обычная медная монета так не блестит.
По холодному взгляду девы речной Смирнов понял, что она всё знает.
Вот как мы сильно не совпали во времени, затосковал. Не надо было соглашаться на этот спор. Ох не надо было. Вон как безнадёжно упала монета в песок, вон как наступила на неё дева речная.
Голые пальчики. Чудесные точёные ноготочки.
Ничего, кроме банальностей, в голове Смирнова не всплывало.
Ну ладно, пусть так. Пусть даже лик его там — на золотой монете, что с того? Всё равно попирает дева речная этот его лик своей божественной босой ножкой. Смирнов для неё — весь из тёмного прошлого, из липкой тьмы эсэмэсок, из сетевой болтовни, из постоянного вранья. Не могут они совпасть. Никогда! Потому и старался Смирнов смотреть не на серый песок, а на эти голые пальчики, чудесные точёные ноготки, ему бы и трёх рук сейчас не хватило их пересчитать, а выше — смуглые щиколотки, голое колено с едва заметной царапинкой.