Гений
Шрифт:
Там его встретил Эдик, одетый в пижонский охотничий костюм и шляпу с пером, и блестящий дорожный саквояж Эдика, ещё более пижонский и такой пузатый, как будто болел водянкой. Эдик осмотрел тощий рюкзак Барта и спросил, все ли это вещи на неделю, Барт ответил, что да, в своём министерстве он привык к необходимому минимуму удобств, Эдика слегка перекосило, Барту было приятно это видеть. Госпожа Тайра вручила им по «маяку» (один целый, один половина) и верительную грамоту с подписью короля, дающую лично Барту, лично Эдику, ещё трём преподавателям и всем их ученикам (в количестве шестидесяти двух человек) полномочия творить любое страшное колдунство на вверенной территории. Барт смотрел на подпись короля и думал, что уж больно она ему знакома.
Как объяснила госпожа
И с первым же вдохом погрузился в атмосферу печального осознания всей глубины того места, в котором оказался. Пахло… фермой.
Вторая половина «маяка» была привязана к гвоздю в деревянном столбике ворот, снаружи. Судя по тому, как каблуки медленно погружались в грунт, здесь недавно прошёл дождь, Барт уже в который раз злорадно усмехнулся — на нём были суровые рабочие говнодавы, видавшие в этой жизни вещи и похуже земли пополам с навозом, а вот Эдик обулся по-паркетному. Сейчас он как раз лихорадочно осматривался, ища, куда бы поставить саквояж, потому что держать его в руках было тяжело, а поставить в полужидкую грязь этот сверкающий шедевр было бы кощунством. Барт сжалился и подхватил саквояж левитацией, отмахнулся от неловких благодарностей и сказал:
— Надо стучать?
— Да, пожалуй, — он с брезгливой осторожностью постучал в ворота, не получил никакой реакции и постучал громче. С той стороны визгливо залаяла собака, потом за ней подхватили ещё две, женский голос крикнул издалека:
— Иду! Жулька, тише! Тише, всё, иду!
Барт видел только деревянный забор метров трёх в высоту и деревянные ворота с калиткой, потом осторожно обернулся и увидел ровную мокрую землю и разбитую грунтовую дорогу в две колеи, идущую от его ног до безгранично далёкого горизонта, где синели пологими треугольниками те же горы, что всегда синели над Оденсом, и он даже мог бы их увидеть, если бы хоть изредка выбирался из глубин переулков туда, где выше головы ничего нет.
«О, боги, опять…»
Эта безграничность нависала над ним, грозя придавить к земле, он не хотел здесь быть, он хотел зарыться в переулки как крот, хотел видеть тяжёлую кирпичную стену, и ещё одну напротив, так, чтобы до них можно было дотянуться двумя руками одновременно.
«Я привыкну. Я же уже это делал, это не сложно. Я посмотрю чуть-чуть, потом посмотрю чуть дольше, потом смогу смотреть хоть весь день. Я так уже делал.»
В данный момент он смотрел на свои ботинки, утопающие в полужидкой серо-коричневой земле, решил попробовать ещё раз и опять поднял глаза к горам, потихоньку, осторожно.
Это ощущалось так, как будто он спускается по ступенькам в темноте, осторожно ставя ногу на нижнюю ступеньку, держась за перила, точно зная, что здесь опасно и надо быть внимательным. Вот только ступеньки были какие-то странные, и он опускал ногу всё ниже, и ниже, и ещё ниже, а ступни ничего не касалось.
«Я так уже делал, спокойно, я помню, как это делается. Она там есть, надо просто нащупать.»
Закрыв глаза, он представил перед собой стену, очень близко, чтобы можно было лбом в неё упереться, стало легче, он опять открыл глаза и попробовал ещё раз. На этот раз нижняя ступенька нащупалась, накатило облегчение, он смог осмотреть пейзаж более осознанно — длиннющий забор справа и слева, длиннющая дорога под ногами, поля, горы, собаки лают во дворе, женщина грюкает старинным замком и широко распахивает калитку:
— Здравствуйте, коли пожаловали! Мы вас ждём, проходите. Меня Ясма звать, а вас?
— Барт, — он приложил ладонь к груди, как вежливый мальчик перед дамой в возрасте, Эдик вообще каблуками щёлкнул, обляпавшись до колен и назвавшись мастером Эдгаром. Дама отмахнулась от церемоний и жестом пригласила их во двор, шикнула на собаку и повела гостей в самый большой дом, хозяину представить.
Внутри забора Барт почувствовал себя лучше, но даже здесь была пустая площадь метров тридцати в диаметре, и на неё выходили фасадами фермерские дома. Прямо напротив ворот был самый большой, трёхэтажный, причём, видно было, что его достраивали, он не всегда таким был. Справа и слева стояли почти одинаковые двухэтажные дома, дальше шли разные, иногда пристроенные вплотную к предыдущему, иногда стоящие подчёркнуто отдельно, даже с маленьким забором и калиткой, некоторые обмазанные глиной начерно да так и брошенные, один даже белёный и расписанный цветами, фруктами и петухами, в стиле наивного деревенского искусства. По двору вальяжно ходили куры и ещё какие-то птицы, которых он никогда не видел, бегали дети, на них с Эдиком все таращились, но больше на Эдика. За одним из окон Барт заметил лисьи женские глаза, блестящие поверх шторки, глаза сразу спрятались.
Ясма по дороге нараспев рассказывала, как приезжали маги всё смотреть, всё посмотрели и нашли, сказали, что аномалия, но король поможет, пришлёт магов, они всё заколдуют и будет всё в порядке, так что они ждут, и всем своим сказали ждать, поэтому все рады. В целом, звучало приятно, и никакого негатива по отношению к себе Барт вокруг не ощущал, только интерес.
«А говорят, деревенские все дикие и городских не любят. А они нормальные.»
Их встретил глава семьи, седой мохнатый дед, здоровенный как Булат, Барт решил, что это муж Ясмы, она представила его как Занто и говорила за него, он только кивал и одобрительно покряхтывал. За Барта тоже говорил Эдик, поэтому он тоже кивал и покряхтывал, они с дедом друг другу точно понравились, он чуял. Их усадили за стол с супом и хлебом, вручили ложки и стали выяснять дела.
В результате переговоров между Ясмой, Эдиком и двумя кряхтунами выяснилась такая ситуация: коней нет, но обещали завтра утром; где спать нет, но мы что-нибудь придумаем, всем миром как-нибудь расселим; что покушать есть, не бедствуем, но ждать пока городские к обеду проснутся, никто не будет; телегу, если надо, дадим, у нас много; врач есть, хороший, мухоморами не лечит, обращайтесь если надо, но только он за рекой в лесу живёт; ночью за забор не выходить, кругом волки, но вообще здесь безопасно и спокойно.
Барт всё принял к сведению, суп доел до дна, хлеб осторожно заныкал на потом. Сказал, что завтра утром приведёт телепортом шестьдесят человек магов, а пока ему надо куда-то сумку бросить, желательно так, чтобы любопытные не рылись, а то может бабахнуть.
Занто кряхтанул как-то даже с уважением, Ясма приказала своим молодым копиям убирать тарелки и накрывать чай, а Барту сказала, что поселит его как короля, будет у него самое козырное место, сама бы там спала.
Эдик сразу сказал, что польщён и дико благодарен за предложение, но у него уже заказана комната в трактире на почтовой станции, Ясма возмущалась, Занто кряхтел, но Эдик остался неумолим, и быстро уехал, после первой же чашки чая. Деревенским это настолько очевидно не понравилось, что Барт мысленно приготовился кряхтеть тут до полуночи, пока не выгонят пинками, но всё обошлось. Его ещё раз накормили (а то совсем худой), дали с собой сушёных персиков (а то прям очень худой) и сказали идти к дому с росписью, там встретят. Он поблагодарил Ясму, покряхтел с Занто особенно душевно, вышел на улицу и понял, что уже как-то ночь, поэтому двор пересекать пешком страшно, и прыгнул к расписному крыльцу телепортом.
Там его никто не встречал, поэтому он сел на лавочку под окном и стал медитативно отковыривать от зубов куски сушёных персиков, когда услышал громкие голоса внутри дома, которые обсуждали, судя по всему, его. Женский звучал бодро, а мужской был недовольным и намекал на родство с Занто, теоретически.
— Куда ты столько гребёшь, дура, он утонет в них!
— Мамка твоя сказала — как короля уложить, авось понравится, да будет навещать потом, подарки магические привозить из столицы.
— Вам бы только подарки… Туда положи его, подальше, где для коней освободили. А то они, городские, ну их.