Гений
Шрифт:
Нет, шаги он не придумал. Кто-то подходит ближе, топает. Четыре-пять шагов, остановка. Как будто кто-то только учится ходить.
А что, если встать? Притвориться, что нужно в туалет, и по пути предупредить незнакомца, пусть уходит поскорее. Сегодня семейный вечер, не ходи туда!
А вдруг он опасный? Монстр какой-нибудь или даже еще хуже? Вдруг мать и отца нужно будет защищать? А вдруг он сможет спасти только одного из них? Кого тогда выбрать? Это легко: отца. Отец не такой толстый, и Дэвиду он гораздо больше нравится. А мать и сама о себе позаботится. Она огромная, и у нее столько юбок! Отобьется. А не отобьется, тоже ничего.
Вот уже и мать опустила книжку.
– Льюис!
Отец заснул, закрытые веки чуть вздрагивают.
– Льюис!
Он просыпается.
– Что?
– Там кто-то ходит.
– Кто?
– Я слышала шаги.
Отец сонно кивает:
– Хорошо.
– Ну? Чего ты ждешь? Иди посмотри.
Отец тяжело вздыхает и выбирается из глубокого кресла. Ноги у него совсем как у паука, тонкие, длинные и все в суставах. В кресле он кажется маленьким, а когда встает, сразу вырастает огромным.
– Ты что-нибудь слышал? – спрашивает отец у Дэвида.
Дэвид кивает.
Отец ослабляет узел галстука и зевает.
– Ну что ж, посмотрим.
Он не успевает и шагу сделать. Дверь со скрипом распахивается. Отец подпрыгивает, мать прижимает руки к груди. Дэвид изо всех сил моргает, стараясь вести себя как можно тише. Входит девочка. Он ее прежде никогда не видел. На ней белая ночная рубашка, очень тонкая, почти прозрачная. Выглядит девочка странно. Грудь маленькая, животик круглый, и ручки волосатые. Она совсем невысокая. Лицо плоское, как у лягушки. Язык торчит изо рта, словно она что-то противное съела. Волосы гладкие, зачесаны в хвост с желтым бантом. Глаза узкие. Девочка смотрит на комнату, на кресло, на стену, потом на отца, на мать, на Дэвида. Кажется, она пытается улыбнуться. Он не улыбается в ответ, он испуган. Ужасно хочется спрятаться.
Мать вскакивает и роняет на пол книжку.
– Берта! – говорит отец.
Мать пересекает комнату в три огромных шага. Она хватает девочку за руку и тащит к двери. Дэвид слышит, как они поднимаются по лестнице.
– Ты как? – спрашивает отец.
А что такого? С ним ничего не случилось. Дэвид пожимает плечами.
Отец разглаживает на груди рубашку, поправляет галстук. Трогает усы, словно они могли растрепаться. Ищет очки, находит их, где и всегда, в нагрудном кармане, но не надевает, а сует обратно в карман.
– С тобой точно все в порядке?
– Да, отец.
– Хорошо. Хорошо. Хорошо. – Отец снова приглаживает волосы. – Господи, за что?
Что «за что»? Может, отец сейчас будет с Богом говорить? Нет, вроде молчит.
«Спонсор программы мистера Лестера Шимминга – компания “Время обедать”. Принимайте порошок “Время обедать” раз в день, и вы…»
Отец выключает радио. Он садится в кресло, складывается, снова становится маленьким. Лицо бледное, и дышит он тяжело. Отец теребит мочки ушей. Дэвиду хочется подойти и положить ему руку на лоб, как делает мать, когда Дэвид болеет. Хочется принести воды или той вонючей сиреневой штуки, которую отец пьет перед сном. Нельзя. Нужно вести себя тихо. Дэвид сидит на ковре. И молчит.
Потом возвращается мать. На Дэвида и отца она не смотрит, просто поднимает с пола книгу. Опускает спинку кресла-качалки, ложится и перелистывает страницы, словно ничего и не случилось. Отец с ужасом глядит на нее, но она громко кашляет, и он отворачивается.
Теперь у Дэвида есть загадка, над которой надо подумать.
И даже не одна. Столько загадок, что он ужасно переживает. Ночью Дэвид не может заснуть, но не от страха, а от волнения. Он будет исследователем, прямо как Роджер Доллар. Составит план и докопается до самой сути. Так по радио в детективных передачах говорят.
Начинать надо со списка вопросов.
Кто эта девочка?
Почему она так странно выглядит?
Как она попала в дом?
Сколько ей лет?
Где она сейчас?
Почему так испугалась мать?
Почему так испугался отец?
Почему мать рассердилась на отца?
Почему они весь вечер не замечали Дэвида? (На этот вопрос отвечать, вообще-то, необязательно. Они никогда его не замечают.)
Вопросы летают в голове и машут крыльями. Прямо как совы. Кто, кто, кто. Как, как, как. Почему, почему, почему.
Одно Дэвид знает точно: родителей спрашивать нельзя. Он наверняка заработает взбучку. И Делию нельзя. Надо самому искать ответы. И быть предельно осторожным, потому что, если мать узнает, он пропал.
Сначала Дэвид собирает информацию. На следующий вечер за ужином он внимательно следит за родителями: вдруг они сделают что-нибудь странное? Они едва притрагиваются к супу, ростбифу и смешным ушкам из макарон, это повар у них так готовит. Отец рано приступает к сиреневому напитку. Допивает, тянется за следующим стаканом, но мать так на него смотрит, что отец наливает только половину. А в остальном все идет как обычно.
По крайней мере, до конца ужина. Вместо того чтобы разойтись по разным комнатам (отец в кабинет, а мать к себе в гостиную), они поднимаются и выходят в одну дверь, ту, что ведет в восточное крыло дома. Дэвиду хочется пойти следом, но тут приходит Делия и ведет его в ванную.
После ванны Дэвид залезает в постель. Делия спрашивает, хочет ли он послушать сказку. Нет, спасибо. Он едва дожидается, пока она, наконец, уйдет. Делия закрывает дверь, он считает до пятидесяти, потом тихонько выскальзывает из-под одеяла и стоит, покачиваясь на носках. Продумывает стратегию.
В доме четыре этажа. Гостиная матери на третьем этаже, так же, как и его спальня. Кабинет отца на четвертом этаже. Значит, решает Дэвид, вряд ли они разговаривают в гостиной или в кабинете. Они повели себя не как всегда, значит, и место выберут другое. Какое?
На первом этаже есть холл, там гостям подают коктейли. Еще там много комнат, увешанных картинами, в одной только портреты членов семьи: прапрадедушка, прадедушка, двоюродные дедушки. И все они ужасно давно стоят с прямой спиной. Даже трудно представить, сколько лет. Больше ста. Соломон Мюллер добрый, он улыбается. Рядом его братья: Адольф, у него нос горбатый; Саймон, у него все лицо в бородавках; Бернард, у него огромные шары из волос на висках. Дедушка Уолтер. У него такой вид, словно ему в тарелку перцу подсыпали. Портрет отца еще не закончен, это Дэвид знает. Отец показывал ему, где повесят картину, когда она будет готова. А твой будет вон там. Пустые панели кажутся Дэвиду окнами в будущее.