Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Корсакова Татьяна Викторовна

…Вот какой это был город, на один из вокзалов которого прибыли из Свердловска Вера Ивановна с маленьким сыном.

Но сначала мать с сыном вернулись в Чудской Бор – ни в забытом Верой Выборге, ни в предвкушаемом Ленинграде их никто не ждал.

– Мои родители тут, в Чудском Бору, так и жили. Приняли меня, плакали, что, слава Богу, я приехала, обрадовались внуку, – говорит Вера Ивановна.

Отец уже отремонтировал дом. Жить Вере с сыном было где. Но где работать? На Урале ей довелось потрудиться даже в детском садике. А сейчас куда было идти товароведу с дипломом? Попытаться устроиться в поселках вокруг Любани и в самом городе? Но это означало одно: каждый день приходилось бы идти по невозможной

дороге до шоссе 8 километров и столько же вечером обратно. Эта грунтовая дорога еще до войны раскисала от самого малого дождя, а немцы на мотоциклах разбили ее вконец.

Однажды весной сестры Вера и Люба отправились в город за овощной рассадой, и Вера, всегда чисто и тщательно одетая, конечно же, надела белые туфельки. Корзинки с рассадой они, разумеется, до дому дотащили, в них зеленело благосостояние семьи на месяцы вперед, но каково было им шагать то по грязи, в которой катались бревна, то по канаве вдоль дороги, да к тому же в сером весеннем мареве, еще до внятных белых ночей! Страшно же. Тогда много ходило слухов, возможно, небеспочвенных, о том, что какие-то бродячие негодяи насилуют и убивают женщин. Дошли, наконец, до дому – замерзшие, грязные – а мама Настя их ждет, встречает. Тут же налила в таз горячей воды, сестры вымылись, насухо вытерлись – и скорее на русскую печку, греться. А человек, который заставит наконец местные власти построить нормальную дорогу, которую назовут Селезнёвкой, – через полвека, не раньше, когда будет четвертым человеком в государственной власти, – не дождался мамы и тети и уснул: Гена тогда еще и в школу не ходил. (Между прочим, и в городе Серове на Урале тоже есть Селезнёвская дорога, а сам он там почетный гражданин; в Чудском Бору Геннадий Николаевич построил к тому же и школу.)

Вскоре на семейном совете решили, что Вера оставит сына родителям, а сама переберется в Ленинград. После долгих поисков она нашла работу в Осиновой Роще. Тогда это был красивый северный пригород, на территории которого в бывшем дворце располагался военный гарнизон и офицерская столовая, куда Вера, товаровед, устроилась буфетчицей.

В Осиновой Роще – гарнизонном городке – Вере Ивановне выделили комнату в коммуналке. Целых пять квадратных метров! Никакой иронии тут нет. И эта пятиметровка, по площади похожая на закуток тети Оли в родном доме, была в то время чудом.

Аккуратную и привлекательную молодую женщину офицеры сразу отметили. Но она на все комплименты отвечала красивой вежливой улыбкой. Хотя, надо заметить, невольно обратила внимание на одного симпатичного, но редкого посетителя – офицера, который приезжал в Ленинград как командированный из Германии, где находились после войны наши войска.

Да ладно, какие кавалеры?! Вера старалась каждую неделю выбираться из Ленинграда в Чудской Бор, чтобы увидеться с сыном и привезти семье дефицитных городских продуктов, а также какую-нибудь детскую книжечку Гене, цветные карандаши для книжек-раскрасок и школьные тетрадки – впрок.

Гена с предвкушением новизны и порядка пошел в первый класс в маленькую деревенскую школу Чудского Бора, нашел в ней то, что искал, эту самую новизну и порядок, и учился с удовольствием. У него была замечательная учительница Раиса Алексеевна Миронова. Конечно, ему хотелось переехать к маме в Ленинград, но он не был капризным избалованным ребенком и умел ждать.

В деревне тихо. Трава с утра покрыта росой. Сентябрь. Сияет фиолетовым и ярко-розовым луговая герань. Ходят гуси, индюки, индюшки. Шмели летают, как вертолеты, над зеленой росистой травой и добывают себе мед из диких северных цветов. Гена идет в школу. Это теперь его, Гены, родная деревня, хотя по рождению он горожанин.

После школы мальчики договариваются играть в казаки-разбойники. Дело сугубо мужское, опасное. Но тут

вдруг из-за угла появляется Зоя Свободина, маленькая тетя Гены, на два года моложе его.

– Здрасте, только тебя нам тут и не хватало.

Но ничего не поделаешь, надо брать эту малолетнюю Зою Ивановну в компанию воинственных казаков, иначе заревет, и Гене – кому же еще, другие не справятся! – придется ее успокаивать.

Зато ближе к вечеру, когда все школьники уже выучат уроки и соберется больше народу, начинает командовать Зоя:

– Ручейки! Ручейки!

Мальчикам неудобно играть в степенную девчачью игру, становиться в пары, припевать какие-то куплеты, пролезать под сцепленными руками, но надо иногда и девчонкам подчиниться.

А девочкам после войны, когда стало известно из радиопередач о подвигах летчиц и девушек-санинструкторов на фронте, партизанок Зои Космодемьянской и Лизы Чайкиной, не хотелось отставать от мальчишек и только в куклы играть. Зоя Свободина-Плаксина о куклах даже не вспоминает:

– Особенно летом у нас было очень интересно. Главной игрой была картошка с мячиком. Такая вот ямка, и кто-то там сидит, а все по кругу стоят и в него волейболом (волейбольным мячом. – Т. К.) кидают. Попадешь – сам туда садишься. Как картошка растет в ямке, так и ты сидишь там на корточках. Бац по ноге – ну, конечно, не сильно били – и вылезаешь из ямки, в круг становишься… Если никто не попадает, так и сидишь.

Но настал момент, когда у мальчиков появилась настоящая любовь и особая забота! И в данную закрытую сферу их жизни девчонки допущены так и не были.

Этой любовью стали кони.

В деревне Чудской Бор находилось отделение совхоза – то есть «советского хозяйства», в отличие от колхоза – «коллективного хозяйства». Чем обычно владел совхоз, что у него было? Обширные государственные поля, которые засевались зерновыми культурами, например, рожью, или засаживались картофелем, овощные плантации, в основном под морковью и капустой, техника (это еще до МТС, общих для целого района машинно-тракторных станций), птичник, склады и обязательно скотный двор, где содержались животные. И в Чудском Бору был такой двор, а там – коровы и кони. Точнее, тут у коней было отдельное помещение, целый конный двор. Машин и тракторов в послевоенные 1950-е годы еще не хватало, поэтому земледельцы сохраняли, как могли, «гужевой транспорт», то есть конское поголовье, на котором и пахать, и сеять можно было, и продукты возить на телегах, и семена, и урожай, и людей.

Ученики первого, второго, третьего класса однажды осмелели и затаив дыхание подошли к лошадям.

– Ну, чего остановились? – спросил конюх. – Вот ты, дяди-Ванин внук.

– Я Гена.

– Боишься, Гена? Ты не бойся. Хочешь погладить лошадь по мордочке – погладь. Осторожно, чтобы не обидеть. Вот так. На кусок хлеба, дай ей.

Гена не верил своему счастью, и если о каких деревенских удовольствиях и пожалел вслух, переезжая в Ленинград к маме, которой «генерал выбил наконец 11-метровую комнату с балконом», то это о живущих в Чудском Бору лошадях. Они так и остались для него огромной любовью на всю жизнь.

Мама, которой он сказал про это, успокоила его:

– Сынок, ну мы ведь не насовсем уезжаем. На каникулы будешь к дедушке с бабушкой приезжать и увидишь своих коней.

Так и вышло. Из года в год, из лета в лето Гена Селезнёв возвращался на летние школьные каникулы в Чудской Бор, спрашивал у родных, кто из его друзей сейчас здесь, заглядывал к ним и шел, один или вместе с ребятами, на конюшню. Когда дети повзрослели, им разрешили не только смотреть на лошадей, но и ухаживать за ними, пасти их в поле, играть с ними и даже садиться на них. Каждый из мальчиков выбирал себе коня и ухаживал за ним. Наконец, им разрешили выйти с ними в ночное.