Геннадий Зюганов
Шрифт:
Истину эту Геннадий сначала скорее ощутил, чем понял: мальчишки о подобных материях не задумываются. Но вот врезалось в память, как к отцу ходили в гости бывшие фронтовики Егор Рукавков и Иван Фунтаков. На двоих — две ноги, оба вернулись с войны инвалидами. Обычно допоздна засиживались, и тогда младший Зюганов провожал их домой. Почему-то запомнился один такой вечер: на дворе ненастье, дождь, слякоть, они втроем пробираются в кромешной тьме, Геннадий ощущает на своих плечах тяжелые крепкие руки, и на душе как-то спокойно и уверенно…
Особняком в селе прожить трудно, а в первые послевоенные годы вряд ли вообще можно было выжить. Когда немного окрепли и потихоньку строиться начали, всем миром друг другу срубы ставить помогали. Геннадий — заводила, из мальчишек бригаду сколотил, которая крыла дома односельчан щепой. Единственное вознаграждение — угощение после работы. Когда немного подрос и возмужал, стал вместе со взрослыми ездить на трелевку леса. Бревна
В деревне всё на виду и всё известно. Скажем прямо, порой непросто приходилось Геннадию в кругу сверстников. Энергии — хоть отбавляй, так и хочется иногда проявить удаль молодецкую, но всегда помнить приходилось: набедокуришь — родителей подведешь. Отец и мать — учителя, люди уважаемые, каково им будет людям в глаза глядеть, если сына в чем-нибудь предосудительном заметят? А родителей он не просто уважал — боготворил. Влияние отца, прошедшего войну, конечно, на мальчишке больше сказывалось. Поэтому позднее Геннадий Андреевич не без оснований говорил, что от него он наследовал крепость характера, а от мамы — спокойствие и выдержку.
Тем не менее, когда дело касалось чести, парень никогда не тушевался и друзей в трудную минуту, например во время драк после танцев, не бросал.
Иногда от отца все же доставалось. Первый раз — когда в полынью провалился. Подвела страсть к катанию на коньках. Однажды, в конце зимы, простудился немного, и родители решили, что лучше будет, если сын посидит несколько дней дома. На третий день, когда температура спала, не удержался. Прикрепил к валенкам свои любимые «снегурки», подмочил подошвы, чтобы лучше коньки держались, и — вперед, на озеро. Лед там был изумительный: гладкий, прозрачный, ляжешь на него — можно рассмотреть, что в воде делается. Только вот невдомек было тогда, что такой лед после оттепели с ветрами часто таит в себе опасность. К счастью, полынья, в которую провалился, оказалась неглубокой. Влетело тогда от отца по первое число. Ослушался — раз, чуть не погиб — два, развлекался, когда другие учились, — три…
Впрочем, для развлечений времени оставалось мало. Хозяйство держали большое, а отец даже с палочкой с трудом ходил. Часто приезжал к ним погостить Петр Яковлевич Бахарев, дед Геннадия по матери. Человек степенный, работящий, сапожник от Бога. До войны работал он в сапожной мастерской в Волхове, умудрялся за один день пару сапог стачать. Такой сноровке даже бывалые мастера дивились. При этом сапоги его всегда на загляденье выходили. Трудом своим кормил большую семью, а позднее сумел купить просторный дом в Орле. Ни отец, ни дед спиртным не злоупотребляли, но Андрей Михайлович всегда по случаю приезда своего тестя заваривал бак пива — любили выпить по стаканчику за разговорами перед обедом. Во время одного такого приезда дед и обратил внимание, как его внук во дворе топором орудует. Искренне изумился: «Михалыч, да у тебя уже настоящий работник вырос!» Запала Геннадию в душу эта похвала, словно награду от деда получил. С тех пор (а было ему тогда лет девять-десять) почувствовал он совсем другое отношение к труду, и все, что приходилось делать по хозяйству, стало доставлять ему какое-то радостное удовлетворение.
Одним словом, работать стал с удовольствием, можно даже сказать, с азартом. Как потом вспоминал Геннадий Андреевич, с отцом у них произошло естественное «разделение труда»: «Он работал головой, я — руками». Руки были не только к топору привычны, приходилось едва ли не каждый день орудовать и лопатой, и вилами, и граблями, и косой. Для одних только кроликов, а их держали около ста штук, требовалось по три больших мешка травы в день. С любимой косой-семиручкой — небольшая, аккуратная, словно игрушечная — обегал все окрестные буераки, опушки и прочие неудобья. С кроликами мог возиться часами, знал всех по характеру и повадкам. И сейчас помнит, что сначала разводили сорт «Бабочка», потом к ним добавился «Белый великан». К любому празднику — свежее мясо, всегда есть чем гостей угостить. Одно время держали корову, но она доставляла слишком много хлопот, тем более что родители часто уезжали в район на учительские конференции, которые длились по два-три дня. Когда сын оставался один, в компанию к нему, чтобы не было страшно ночевать в пустом доме, приглашали жившего рядом деда Сёмина.
Убедил родителей, что может самостоятельно с сохой управляться — не соседей же приглашать картошку опахивать, когда есть здоровый мужик в доме! Поначалу отец с матерью следом ходили: дело небезопасное, отвлечешься, не удержишь рукояти — можешь и без зубов остаться. Потом убедились —
У соседа Парфена Ивановича Маркина обучился плотницкому делу. Тот, как любой настоящий мастер, секретов своих не таил и разрешал пользоваться своей мастерской и хранящимися в ней инструментами. Размещались они на двух стенках, на каждой — полные плотницкие наборы: ножовки, рубанки, фуганки, киянки… С одной стороны — те, к которым кроме хозяина никто не имел права прикасаться, с другой — для всех желающих. Вскоре Геннадий уже самостоятельно мастерил для пасеки ульи и рамки, а дело это, как известно, тонкое.
На пасеке и в обычные годы нередко получали до четырех ведер меда с семьи, но однажды выдался особенно богатый взяток. На вырученные деньги закупили необходимые материалы и приступили с отцом к строительству нового дома. Все, начиная с чертежей, делали сами, вдвоем. По вечерам, перед тем как приступить к очередным работам, набрасывали эскизы. Очень много времени провели за изготовлением наличников. Наличники — не просто украшение, по ним судят, что за люди живут в доме. Но особой гордостью отца с сыном стала, конечно, печь. Обладая большим умом и будучи человеком всесторонне образованным, понимал Андрей Михайлович, что далеки от совершенства традиционные русские печки. Не могли они в стужу долго хранить тепло — или два раза в день топи, или с помощью грубки дом подтапливай: и времени много на это уходит, и расход дров большой. И тут в одном из журналов натолкнулся он на любопытную информацию. Оказывается, не он один пришел к такому заключению, серьезные умы пытаются разрешить эту проблему. Например, один из популярных журналов предложил тогда оригинальные проекты печей-теплушек Александрова — известного ученого того времени, академика — для деревенских и городских индивидуальных домов. Не мешкая написали самому автору идеи письмо и через некоторое время получили ответ с подробными чертежами, проспектами, послойными планами. Естественно, пригласили лучшего печника — Ивана Гуренкова. Тот посмотрел, полистал бумаги: «Не возьмусь». Не смог поверить опытный мастер-самоучка в жизненность подобной конструкции. Но помогать в конце концов согласился, правда, сразу предупредил: «Ответа не держу».
Клали печь на свой страх и риск. Гуренков своды выложил, хотя и был уверен, что все переделывать придется, помог через чердак и крышу — именно здесь чаще всего «красный петух» занимается — правильно трубу вывести. Попробовали тягу — газета вспыхнула и моментально обратилась в кучку серого пепла. Положили дрова — загудели, как в домне. Правда, не сразу Марфа Петровна приноровилась к готовке в этом чуде — чугун или сковородку можно было ставить только после того, как первый жар спадет, зато раз протопишь — тепло до следующего утра держится. Печь была устроена таким образом, что сначала горячий воздух прогревал всю ее нижнюю часть и лишь затем поднимался вверх. Приходили, смотрели, дивились не только односельчане. Иван Гуренков потом нарасхват был, но не возгордился, по каждому заказу с отцом советовался.
Жизнь сельского учителя уже по своему характеру является подвижнической, и заботы его никогда не ограничиваются стенами школы. К нему люди тянутся, идут со своими нуждами и просьбами: помочь правильно бумагу для сельсовета оформить, заявление написать или жалобу властям составить. Но чаще приходят просто посоветоваться, расспросить про последние новости, узнать, что в мире делается. Учитель на селе — главный просветитель. Андрей Михайлович к тому же обладал необычайно широким кругозором, так как в школе он преподавал едва ли не все предметы, кроме литературы, русского и иностранного языков. Каждый день он просматривал несколько газет, постоянно читал самые разные журналы — от специальных до литературных. Многие издания — и центральные (особенно «Комсомолку» в семье любили), и все местные — выписывал сам, да и школа в то время немало получала. Естественно, «Крестьянка» и «Пчеловодство» всегда под рукой лежали. По собственной инициативе ходил по домам и делился с соседями наиболее важными новостями. Его всегда ждали, даже в других деревнях, куда он ездил на лошадке. Так уж сложилось, что все эти селения были небольшими и располагались в местах, называемых в народе глухоманью. Что случись в распутицу — никуда не проедешь. К тому же в послевоенные годы в окрестных лесах развелось много волков. Однажды зимой наткнулся на них и Геннадий, когда бегал в соседнюю деревню с каким-то поручением отца. Только минул мельницу, стоявшую по пути, а они тут как тут, переходят заснеженное поле. Обошлось. Хищники эти нередко подходили вплотную к жилью и даже как-то задрали соседскую собаку. Не слишком людно вокруг, вот и обнаглели. Если даже Мымрино, самое крупное здешнее село, имевшее школу-десятилетку, насчитывало не более шестидесяти дворов, что тут о других говорить. К примеру, соседнее Гнездилово, где была семилетка, раза в два меньше, а отбившееся от него поселение хоть и называлось деревней Глотово, представляло собой, по сути дела, хутор с несколькими дворами.