Геносказка
Шрифт:
— Мы найдем принцессу, — Гензель почтительно поклонился, — и передадим ей яблоко. Даю слово, ваше величество.
Тревиранус удовлетворенно кивнул. Выглядел он еще более усталым, чем в начале аудиенции. Сейчас он едва ли смог бы встать с трона без посторонней помощи.
— Надеюсь, так и будет. Ступайте. Переверните мое королевство вверх дном, но найдите принцессу. И верните домой. Все. Вы свободны, судари квартероны.
Король прикрыл глаза. Видимо, это было знаком конца аудиенции. Но все равно прошло несколько секунд, прежде чем Гензель решился сойти с места.
После
Гретель молчала, глядя себе под ноги. Гензель не сомневался, что она будет молчать всю дорогу. Геноведьмы никогда не мучаются отсутствием общения и способны молчать бесконечно долго, находясь в своем внутреннем мире, который от присутствия человека отгорожен непроницаемыми стенами. В этом мире не было надоедливых людишек с их смешными и мелочными страстями, не было суеты и нелогичности. Именно поэтому Гретель проводила в этом мире большую часть своей жизни, выныривая лишь тогда, когда ей требовалось сообщить нечто по-настоящему важное. Иногда Гензелю казалось, что в какой-то момент Гретель просто забудет вынырнуть. Так и останется где-то там, в невидимом, пропитанном геномагией измерении, не имеющем связи с физическим миром. Как его собственная акула. Когда-нибудь она просто исчезнет. Останется лишь оболочка с широко открытыми прозрачными глазами, в которых не больше мысли, чем в чисто вымытых окнах пустого дома.
— Правильно говорят: если вздумал связываться с геноведьмой — выворачивай карманы, — вздохнул Гензель. — Я надеялся, нам удастся что-то заработать в Лаленбурге. А теперь выходит, что ничего, кроме трат, нас здесь не ждет.
— Траты? — эхом отозвалась Гретель. Судя по тому, что глаза у нее даже не моргнули, вопрос был не только риторическим, но и бессмысленным. Всего лишь имитация человеческого поведения. Мимикрия под живого человека.
— Нам придется сделать припасы. Возможно, купить коня. Это солидные траты.
— Конь?..
— Боюсь разочаровать тебя, сестрица, но цверги — дикие хищники, они не живут в городах. Более того, все их ближайшие логова разорены. Это значит, что нам придется отправиться весьма далеко. Причем накануне зимы, что особенно замечательно. Я-то думал, зиму мы проведем в тепле, под крышей, поедая моченые, сушеные и печеные яблоки… А придется тащиться туда, куда Человечество и носу не совало. Тританомалия по седьмой хромосоме! Тут уже не до денег. Вернуться бы из таких поисков живыми…
— Мы не станем возвращаться, — сказала Гретель. Это было так неожиданно, что Гензель сбился с шага. — И лошадь нам ни к чему. Прямо сейчас мы отправимся на юг, тем же путем, что пришли в город. И если повезет, через три дня уже будем за пределами королевства. И, полагаю, никогда сюда больше не вернемся. Если хочешь, купи себе яблоко на память. Или съешь то, что лежит в сумке.
Гензель уставился на нее, ничего не понимая.
— Но контракт! Ты же заключила контракт с его величеством!
— Минуту назад он был расторгнут.
— Что? Ты так просто можешь отказаться от договора? Просто нарушить слово? Чего тогда оно стоит, слово геноведьмы?
— Слово геноведьмы — всего лишь формулировка, братец. Само по себе оно не может ничего стоить. Я поступаю так, как считаю более рациональным и безопасным. В данном случае это значит как можно быстрее оказаться за пределами королевства.
— Логично, — пробормотал он с отвращением. — Его величество был прав. Все геноведьмы бездушны и холодны как лед. Только логика, только рациональность. А как же святой дар Человечества — возможность поступать так, как кажется правильным, а не подчиняясь логике?
От взгляда Гретель он осекся — взгляд был насмешливым, впрочем, от этого не более теплым, чем обычно.
— Ты отстаиваешь свое право надкусывать любые встреченные плоды? Я его не оспариваю. Но хочу напомнить, что четырнадцать лет назад, когда пытался им воспользоваться, ты чуть не превратился в мертвого рогатого мула.
Гензель оскалился, обнажив полный рот зубов. Насмешки человека, который не имеет ни малейшего представления о чувстве юмора, почему-то всегда оказывались особенно ядовиты.
— Да к черту символизм и надкусанные яблоки! Не в них дело. Принцесса.
— Она мертва, — сказала Гретель, не останавливаясь.
— Мы этого не знаем!
— Мы это знаем с вероятностью в девяносто девять процентов. Логика неумолима, братец, она не делает исключений.
— Даже для геноведьм? — не удержавшись, съязвил он.
— Даже для них. Как и для одержимых гормонами и бессмысленными психологическими установками квартеронов.
И вновь ее шпага оказалась на миллиметр длиннее его собственной. Разила она, как и прежде, без промаха.
— Дело не в принцессе! — запротестовал Гензель, злясь на Гретель, а еще больше — на себя. — Я дал слово его величеству!
Наконец она остановилась. Резко, как кукла, у которой кончился завод. Королевские херувимы, чудовищные силачи с лицами невинных детей, едва не врезались друг в друга.
— Твое слово ничего не значит, — проронила Гретель. — Более того, ты даже не понимаешь, что оно является для тебя источником опасности.
— Еще как понимаю! В том и смысл данного слова, Гретель! Выполнить его во что бы то ни стало, невзирая на опасности, которым себя подвергаешь.
— Бессмыслица. Подобную конструкцию могла породить только примитивная психика, руководствующаяся нелогичными и столь же примитивными принципами. Кроме того, братец, ты ведь солгал, когда сказал, что дело не в принцессе.
— Нет, — сказал он, тщетно пытаясь отвести от нее взгляд.
— Ты слишком любишь сказки, братец. Еще одно твое уязвимое место. Поиск принцессы представляется тебе чем-то увлекательным и романтичным. Настолько, что ты мгновенно забыл про бесперспективность и опасность подобных попыток. Не обижайся. Это характерно для человеческой психики вне зависимости от количества дефектного генокода. Игнорирование очевидных и логичных вещей в ущерб собственным умозаключениям, обычно весьма нелепым и субъективным. Вот и сейчас. Прекрасно понимая, что поиски принцессы опасны и, скорее всего, приведут к нашей смерти, ты все равно решил за них взяться. Это нелогично.