Генри Сент-Джон, лорд Болингброк – английский мыслитель эпохи Просвещения

Рубинштейн Елена

После разрыва с претендентом, Болингброк селится в усадьбе Ласурс близ Орлеана. Его образ жизни кардинально меняется. Он признается, что его не тревожит призрак такого чудовища как Партия, так как газеты и памфлеты изгнаны из этого прелестного уголка. Его ум впервые начинают занимать «абстрактные понятия», а также греческая и римская история, труды Гвиччардини и Макиавелли. Болингброк пишет, что единственное сожаление, которое он испытывает – «так поздно окунулся в этот образ жизни» [36] .

36

Swift’s Correspondence. V. II. – P. 207–208.

Французская интеллектуальная традиция сыграла значительную роль в формировании философских воззрений мыслителя. В этой связи следует особо отметить французский скептицизм, представленный именами М. Монтеня и П. Бейля, и этику Б. Паскаля, влияние которых заметно ощущается в методологии исторической науки Болингброка и его представлениях о человеке и его месте во Вселенной. Его дни проходят в общении с французскими философами Алари, воспитателем Людовика XV и основателем одного из интеллектуальных центров Франции академии Энтресоль, Монтескье, Вольтером и др. [37]

37

Bolingbroke. Lettres historiques… VIII. – P. 193, 206–7.

Отношения

Болингброка с Вольтером были противоречивы и потому являются предметом споров среди биографов обоих мыслителей вплоть до настоящего времени. Их знакомство состоялось во время краткого визита Вольтера в Ласурс в декабре 1722 г. Восхищение юного Вольтера английским мыслителем передано в общеизвестном его письме Тюрио [38] . Болингброк, со своей стороны, оценив в должной мере в первую очередь поэтический дар молодого француза, способствовал знакомству англичан с его творчеством. Поэму Вольтера «Мариамна» он рекомендует прочитать поэту А. Поупу в письме от 18 февраля 1723 г. в следующих выражениях: «Вы обнаружите в ней то Искусство, которое Расин вложил в действие своих пьес … в сочетании с тем духом поэзии, которого он никогда не имел и которым пронизаны лучшие трагедии Корнеля». А. Поуп в письме к Болингброку от 9 апреля 1724 г. описывает свое впечатление от «Генриады» Вольтера [39] . Леди Болингброк также приняла участие в судьбе Вольтера, пытаясь привлечь к его произведениям внимание принцессы Уэльской, послав ей экземпляр «Мариамны». В 1731 г. Вольтер посвящает Болингброку как борцу за свободу свою трагедию «Брут», проникнутую республиканскими идеями. Болингброк в письме к Вольтеру знакомит его с философией Локка и механикой Ньютона. По мнению Брамфита, Вольтер впоследствии заимствовал из него знаменитую заключительную фразу «Кандида»: «надо возделывать наш сад» [40] . Однако биографы отмечают, что их дружба, имевшая своим пиком всего три года, пошла на убыль после возвращения Болингброка во Францию. Впервые это обнаружилось в письме Болингброка к одной своей французской знакомой, мадам Фэрриоль, от 28 декабря 1725 г. Исследователи пытались объяснить ту холодность, с которой Болингброк стал относиться к Вольтеру. Наиболее экстравагантное объяснение принадлежит Сичелу и Коллинзу, которые считают Вольтера не более и не менее как платным шпионом вигов в доме Болингброка, который, обнаружив истинные мотивы поведения своего «друга», стал держать его на почтительном расстоянии. Как остроумно замечает Торри, чтобы доказать, что Вольтер был тайным осведомителем в Даули, сначала нужно доказать, что он там когда-либо бывал [41] . Хотя Вольтер и пишет друзьям во Францию, что часто видит леди и лорда Болингброк, но в этом же письме проскальзывает намек на их неравное происхождение. Известно, что во время своего пребывания в Англии Вольтер воспользовался гостеприимством своего английского знакомого. Имеется в виду его письмо Поупу в сентябре 1726 г., в котором он выражает сочувствие английскому поэту из-за ранения руки. Письмо написано в лондонском доме Болингброка [42] . Нам представляется достаточно обоснованной точка зрения Торри, считающего, что Вольтер так и не смог разобратьсяв перипетиях партийно-политической борьбы в Англиив 20-е гг. и не различал друзей по партийным привязанностям, что вызвало раздражение Болингброка, прозванного за внезапную смену настроения «ртутным человеком», и свело на нет их отношения. Характерно, что во время своего вторичного изгнания во Францию Болингброк так и не возобновил их. Брамфит, признающий влияние Болингброка на Вольтера только в молодости, утверждает, что в 50-е гг. его мнение об английском мыслителе изменилось, и как пример историк ссылается на вольтеровскую оценку т. н. «Секретных мемуаров Болингброка», т. е. «Писем У. Уиндему» как «пустейших». Торри приводит ответ Вольтера на заданный ему вопрос о трудах Болингброка, стоящих на полках в его библиотеке: в этих «книгах много листьев и мало фруктов» [43] . Однако нам представляется, что даже в 50-х и 60-х гг. отношение Вольтера к своему прежнему кумиру не было столь пренебрежительным, как пытаются это представить Торри и Брамфит. Отрицательная оценка «Письма У. Уиндему», произведения насквозь политического, очень характерна для иностранца Вольтера, который не был в состоянии понять сущность вигско-торийского противостояния и не мог оценить его иначе как склоки и дрязги. Высказывание же Вольтера, приведенное Торри, опровергается его же собственными действиями, когда после официальной публикации «Писем об изучении и пользе истории» в 1752 г. он специально переиздает еще раз в 1753 г. свой капитальный исторический труд «Век Людовика XIV» только для того, чтобы подтвердить свои положения обширными цитатами из труда Болингброка [44] . В этом же году, находясь в Берлине и, как иронизирует Торри, пользуясь поддержкой коронованного «философа» Фридриха II, он выступает в защиту тех разделов писем, где речь идет о развенчании «священной истории». Торри же не может пройти мимо того факта, что «наиболее яростная атака на христианство» предпринята Вольтером в его труде «Важнейшее исследование милорда Болингброка».

38

Voltaire’s Correspondance. Geneva, 1953. VI. – P. 178.

39

Pope’s Correspondence VII. – P. 221–222; P. 226–229.

40

Voltaire’s Correspondance VI – P. 245–248; Bramfit j. op. cit. – P. 44.

41

Sichel W. op. cit. – P. 216; Torrey N. L. Op. cat. – P. 138.

42

Pope’s Correspondence. V. ll. – P. 399.

43

Torrey N. L. Op. cit. – P. 138–139; 140; Bramfit j. Op. cit. – P. 44.

44

Voltaire. Le siecle politique de Loius XIV, ou lettres du vicomte Bolingbroke suz ce sujet, aves les picces qui forment I’Histoire des sicle de M. F. de Voltaire, et de ses querelles aves mrs de Maupertuis la Beaumelle. – P. 1–5.

Пребывание Болингброка во Франции имело первостепенное значение для его формирования как мыслителя. У него возникает потребность не только в обсуждении философских проблем, но и желание письменно изложить свое кредо, что он и делает впервые в 1720 г. в письме к своему французскому знакомому Пуилли. Однако ни общение с лучшими умами Франции, ни светский успех, ни счастливая женитьба на одной из самых блестящих французских придворных дам, маркизе Ла Валет, приходящейся племянницей всесильной «Султанше» – мадам де Ментенон, не могли заглушить его тоску по родине и желание вернуться обратно. Вопрос о прощении Болингброка решался Георгом I вплоть до 1720 г., однако герцог де Сен-Симон в своих «Мемуарах» еще в 1719 г. пишет о его прощении как о вопросе уже решенном, пусть и тайно. Официальное помилование было даровано лишь

в мае 1723 г., но потребовался еще приезд леди Болингброк в Англию, встречи с влиятельными особами при дворе, чтобы ее супруг окончательно мог вернуться в Англию и поселиться в своей усадьбе Даули. Из Франции вернулся другой Болингброк-мыслитель, и эти перемены во взглядах и характере сразу же были отмечены людьми, знавшими его.

Граф Оррери, определяя сущность метаморфозы Болингброка, указывает, что он просто стал философом, и теперь «мудрость Сократа, достоинство и непринужденность Плиния и остроумие Горация проявлялись во всех его писаниях и беседах» [45] .

Возвратившись в Англию, Болингброк возобновляет переписку с прежними друзьями, Поупом и Свифтом, которая имела огромное значение в формировании его общественно-политических взглядов. Болингброк, Поуп и Свифт представляли собой некий интеллектуальный триумвират. Поуп в совместном с Болингброком письме к Свифту замечает по этому поводу, что, если бы они всегда были вместе, то могли бы сделать очень много и продемонстрировать в качестве примера для потомства союз между «Историей, Философией и Поэзией» [46] . Отношения Болингброка с «союзниками» по перу и мыслям были различными. Наиболее сложны они были со Свифтом, старшим по возрасту. Характерно, что именно с ним он обсуждает важнейшие вопросы бытия: жизни и смерти, судьбы человека и человечества, вечности и загробной жизни. Каждое его письмо к великому сатирику – по существу исповедь, в которой вышеназванные проблемы преломлялись через личный опыт и судьбу самого Болингброка. Эта переписка вызывала противоречивые чувства у Свифта, и он признается Болингброку: «Я ненавижу и обожаю писать Вам. Это доставляет мне наслаждение и сражает меланхолией» [47] .

45

Цит. по: Dikinson H. T. Op. cit. – P. 212.

46

Pope’s Correspondence. VIII. – P. 275.

47

Pope’s Correspondence. VIII. – P. 64.

Исследователи творчества Свифта высказывают предположение о влиянии Болингброка и его судьбы на создание образа Гулливера. По их мнению, «Путешествия Гулливера» можно рассматривать и как попытку оправдать бегство Болингброка во Францию, так как, если бы Гулливер не бежал, то стал бы жертвой придворной клики.

Однако, когда Свифт в доме Поупа в присутствии Болингброка, знаменитого комедиографа Конгрива и сатирика Дж. Гэя прочитал в конце 1726 г. свое творение, его друг оказался глубоко разочарованным. Болингброк считал, что Свифт смотрит на мир слишком мрачно. Он не смог принять его концепцию человека, выраженную в образе отвратительного двуногого существа – йэху, которое руководствуется в своих действиях не велениями разума, а низменными страстями и инстинктами. Образ йэху Болингброк оценил как клевету на человеческую природу. Однако чтение «Путешествий» оказалось полезно для мыслителя в том плане, что, вызвав желание спора, послужило толчком к созданию собственной концепции природы человека.

После той знаменательной встречи Болингброк все чаще обсуждает с А. Поупом этот важнейший философский вопрос, побуждая его приступить к работе над «Опытом о человеке». Знаменательно, что в письме именно к Свифту Болингброк буквально по пунктам изложил замысел этого замечательного творения. Указанный факт – косвенное доказательство того, что «Опыт о человеке» является, по замыслу Болингброка, альтернативой «Гулливеру». Болингброк писал Свифту, что первая часть предполагаемой поэмы «отводится человеку и его месту в универсальной системе Бытия, вторая – его собственная сущность», в третьей части показывается, каким образом действуют универсальные причины, но осуществляются посредством различных законов. «…как Человек, Зверь, Растение взаимозависимы в единой системе природы, являясь в ней частями, необходимыми не только друг другу, но также всему целостному организму Природы, как возникли человеческие общества, из какого источника происходят истинная Религия и истинная Политика, как Бог способствует нашему счастью» [48] . Прозаический план Болингброка интересен тем, что он впервые начал задумываться о создании целостного философского учения как разветвленной и единой теоретической системы, в которой проблеме человека отводится решающая роль. Давая философские советы поэту, он приступил к работе над собственным учением о человеке, обществе, истории, разделами которого бы явились этика, политическое учение и историческая концепция.

48

Swift’s Correspondence. VIII. – P. 123.

Частые визиты Поупа в Даули и Болингброка в Твинингхэм (поместье поэта) были плодотворны для них обоих. Первыми результатами их диалога стали поэма «Опыт о человеке» Поупа (1733–1734 гг.), начинающаяся, как уже отмечалось, восклицанием автора: «Внемли, Сент-Джон», а также философский трактат «Письма, или Опыты, адресованные А. Поупу» Болингброка, над которыми он работал в начале 30–40-х гг. И если поэт говорит о Болингброке как о своем руководителе, учителе и друге, то последний подчеркивает воздействие Поупа на него самого: «Я полагаю, что его значительной заслугой является превращение меня в отшельника, и я благодарен ему за это» [49] .

49

Bolingbroke. On The True Use of Study and Retirement. // Bolingroke. The Works. VII. – P. 351.

В знак дружбы автор «Дунсиады» посвящает Болингброку несколько прекрасных стихотворений. Вопросы поэзии также становятся темой их бесед, и Болингброк принимает участие в спорах о древней и современной литературе, разделивших литераторов того времени на два враждующих лагеря.

Являясь сторонником новой литературы, Болингброк предостерегает Поупа от излишнего, по его мнению, увлечения переводами Вергилия и Гомера. Высоко оценив их, он справедливо указывает, что истинное призвание Поупа как английского поэта, – способствовать развитию родного языка, создавая на нем произведения, по совершенству не уступающие творениям античных гениев. «Ни один человек, – заключает Болингброк, – не будет изучать английский, чтобы читать Гомера и Вергилия». Он призывает Поупа «после перевода того, что написано три тысячи лет назад… писать то, что заслуживает перевода на языки, сейчас еще не существующие, три тысячи лет спустя» [50] .

50

Pope’s Correspondence. VII. – P. 70.

Но, вернувшись в Англию, Болингброк не мог ограничить свою жизнь только работой над философским учением и разговорами о литературе. Болингброк замечает, что не хотел бы походить на древнегреческого законодателя Солона, удалившегося от общества для философских раздумий в тот самый момент, когда над Афинами нависла угроза установления тирании Писистрата. Он не мог оставаться только наблюдателем той ожесточенной политической борьбы, которая расколола английское общество в конце 20-х гг. на два враждующих лагеря: сторонников коррумпированного правительства Р. Уолпола и парламентскую и внепарламентскую оппозицию.