Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира
Шрифт:
Принц оправдывается, но при этом совершенно не выглядит виноватым:
– Отец, я могу сразу опровергнуть многое из того, что обо мне говорят. Не верьте слухам. Я, конечно, далеко не ангел, но и не так плох, как вам нашептывают. Прошу вас, будьте снисходительны «к проступкам беспутной, бурной юности моей». Я искренне раскаиваюсь и очень надеюсь, что вы меня простите.
А ведь это совсем не тот Хел, которого мы видели в сценах с друзьями, правда?
Далее король произносит очень длинный монолог о необходимости беречь и укреплять репутацию в глазах окружающих:
– И все-таки, Гарри, я не понимаю, откуда в тебе все эти порочные склонности. Ты же потомок таких выдающихся людей! Из-за своей грубости ты потерял место в Совете, теперь вместо тебя там заседает твой младший брат. От тебя отвернулись не только придворные, но и наша родня, а они, между прочим, принцы нашей крови. Ты подавал такие надежды – и все пошло прахом! Ты постоянно появляешься на публике вместе со своими приятелями, мозолишь всем глаза. Если бы я вел себя так, как ты, то где бы мы все сейчас были? Да я бы просто сгинул в изгнании, про меня никто и не вспомнил
Обратите внимание: в этом монологе Шекспир повторяет ту же мысль, которая уже звучала в первом акте в словах принца: ежедневное чудо становится обыденностью, которую перестают замечать; ежедневный праздник превращается в скучную рутину.
Так что там с претензиями к сыну на тему участия в заседаниях Совета? Начнем с того, что принц Генрих уже с 1400 года, когда ему было 13–14 лет, успешно участвовал в боях и стычках с мятежниками из Уэльса, ибо Оуайн Глиндур (Глендаур) начал показывать зубы английской короне отнюдь не в 1403 году, а несколько раньше. Как носитель титула принца Уэльского юный Генрих просто обязан был участвовать в наведении порядка на подконтрольной территории, что он и делал, причем весьма успешно. В 1406 году (то есть через три года после описываемых Шекспиром событий) ситуация в Уэльсе стабилизировалась, принц получил возможность вернуться в Англию, начал принимать участие в заседаниях Королевского совета (или просто Совета) и играть заметную роль в государственных делах. Иными словами, в 1403 году Генрих Монмут членом Совета не являлся и присутствовать на заседаниях обязан не был. Идем дальше. Король утверждает, что вместо него в Совете трудится младший брат принца Уэльского. Но кто именно? Томас, Джон или Хамфри? Шекспир обходит этот момент молчанием. Первое, что приходит на ум: речь идет о Джоне, потому что именно он в начале пьесы находится рядом с королем во дворце, когда Генрих Четвертый жалуется своим приближенным на старшего сына, принца Уэльского, ведущего разнузданную жизнь. Конечно, я понимаю, что в преддверии пьес о Генрихах Пятом и Шестом необходимо заранее подчеркнуть серьезность и ум Джона, будущего герцога Бедфорда, крупного военачальника и регента Франции. Но зачем же так топорно-то? Джон был на три года (по некоторым источникам – на два) младше Генриха, ему в 1403 году исполнилось всего 14 лет, для участия в Совете как-то рановато. Что же касается замены одного сына другим в составе Королевского совета, то это произошло и вовсе в январе 1412 года. Генрих Четвертый заменил старшего, принца Уэльского Генриха Монмута, на второго по старшинству сына, Томаса Кларенса (а совсем даже не на Джона, третьего по счету из выживших). Почему? Да потому, что принц Генрих вышел из доверия, более того, обнаглел настолько, что посоветовал отцу отречься от престола. К этому времени принц Уэльский уже играл видную роль в управлении государством. Так что от участия в Совете его отстранили по причинам, никак не связанным с неподобающе разгульным поведением.
– Я постараюсь исправиться и больше так себя не вести, – обещает принц Генрих.
Давайте ненадолго задержимся на этой реплике. В переводе Е. Бируковой она звучит так: «Мой добрый государь, я постараюсь / Себе быть верным впредь». В переводе Б. Пастернака читаем: «Стыжусь все это слышать, государь, / И правда, постараюсь измениться». В оригинале же: “I shall hereafter, my trice gracious lord, / Be more myself”, то есть, если дословно, «В дальнейшем, мой трижды милостивый повелитель, я буду более сам собой». Означает ли это отсылку к монологу принца из первого акта пьесы, когда он признавался, что раздолбай и бездельник, гуляка и пьяница – это лишь личина, которую он носит умышленно, чтобы в нужный момент снять ее и явить миру свое подлинное естество настоящего наследника престола? Очень похоже. То есть данной фразой Генрих обещает отцу начать наконец вести себя как принц Уэльский. Однако у А. Азимова нам предлагается и несколько иная трактовка: «В обращении “трижды милостивый” слышится ирония. Но что означает загадочная фраза “быть более собой”? Если Хэл не является истинным принцем (как в собственном восприятии, так и согласно словам отца), то почему он должен вести себя как принц? Почему бы ему не быть “более собой”, то есть оставаться простым смертным и радоваться жизни? Эту реплику можно трактовать как мрачное обещание вести еще более беспутную жизнь» [9] . Так все-таки: «быть верным себе» или «постараюсь измениться»? Честное обещание или скрытый сарказм? У вас есть обширное
9
Азимов А. Там же. С. 373.
– Покойный король Ричард всем казался именно таким, как ты, – продолжает король. – А вот я, когда высадился в Ревенсперге, был таким, каков сейчас Гарри Перси. Честное слово, он гораздо больше достоин быть наследным принцем, чем ты! Ведь он твой ровесник, а посмотри, как он себя ведет! Отважно сражается, ведет за собой войска, победил самого Дугласа, а Дуглас, между прочим, не кто-нибудь, а один из лучших полководцев во всем христианском мире, он известен своей доблестью. И Хотспер, у которого еще молоко на губах не обсохло, умудрился трижды выиграть битвы у Дугласа, более того, взял его в плен, потом освободил и перевербовал, сделал своим сторонником. А знаешь, зачем он так поступил? Не знаешь? Так я тебе объясню: чтобы пошатнуть наш трон. Они там все объединились – Нортемберленд с сынком Перси, архиепископ, Дуглас, Мортимер – и восстали против нас. Но что толку рассказывать тебе о наших врагах, если ты сам – мой первейший враг? Я легко могу допустить, что ты примкнешь к ним из страха, из порочных побуждений или просто от досады на меня. Будешь ползать перед ними, вилять хвостом и пойдешь против своего отца.
Король Генрих Четвертый и принц Генрих.
Художник Henry Courtney Selous, гравер George Pearson, 1860-е.
– Зачем вы так говорите, отец?! Не бывать такому! – гневно восклицает принц. – Клянусь, я все исправлю! Я принесу вам голову Перси на блюдечке и снова получу право называться вашим сыном. Да, сейчас храбрый Хотспер покрыт блеском славы, а я – бесчестьем, это правда, но я обещаю: все будет наоборот, я отберу у него всю его славу, всю, «до малейшей похвалы». Если у меня получится, вы простите мне мои прошлые грехи, «а если нет, смерть все долги сотрет». И пусть я сдохну, если нарушу свое обещание.
Король весьма доволен сыном.
– Твои слова – смертный приговор для сотни тысяч мятежников, – удовлетворенно констатирует он. – Получишь высокий пост и все необходимые полномочия.
Входит Блент.
– Что скажешь, Блент? – спрашивает Генрих Четвертый. – Судя по всему, ты сильно торопился.
– Да, у меня срочные новости, государь. Меня известили, что Дуглас и его союзники десятого числа соединились под Шрусбери. Опасность для нашей страны теперь очень велика.
– Мы об этом узнали еще пять дней назад, – отвечает король. – Сегодня лорд Уэстморленд уже отправился в поход, и принц Джон с ним. Ты, Гарри, выступишь с войсками в среду, а мы – следом в четверг. Встречаемся в Бриджпорте. По моим расчетам, нам потребуется двенадцать дней, чтобы перебросить основные силы в Бриджпорт. Дел много, нужно торопиться, медлить нельзя, опасность возрастает с каждым днем.
Уходит.
В этой сцене, как видим, Шекспир настойчиво продолжает омолаживать Генри Перси, утверждая, что он «одних лет» с принцем Генрихом. Напоминаю: Горячая Шпора родился в 1364 году, то есть он более чем на 20 лет старше Генриха, родившегося то ли в 1386, то ли в 1387 году (учитывая, что следующий сын Генриха Четвертого, Томас, родился в 1387 году, можно все-таки склоняться к тому, что Генрих родился в 1386-м, хотя, конечно, всякое бывает). Ну и насчет того, что четырнадцатилетний принц Джон Ланкастерский, третий сын короля, возглавил часть войск, тоже как-то сомнительно. Даже если и так, то возникает вопрос: а где второй сын, Томас Кларенс? Он ведь старше Джона, значит, тем более должен был участвовать в военных действиях. Ответа нет…
Сцена 3
Входят Фальстаф и Бардольф.
Нам снова предстоит читать очень длинную сцену, написанную в прозе, поэтому ограничусь лишь сжатым пересказом.
Фальстаф жалуется Бардольфу на то, что после неудачного ограбления «стал постыдным образом сдавать»: он худеет, сохнет, да и настроение ниже плинтуса. Бардольф в ответ подшучивает над внешностью товарища и его обильными телесами.
Когда входит хозяйка трактира, Фальстаф требует от нее ответа: кто обчистил его карманы? Вы ведь помните, что после ухода шерифа принц Генрих в компании с Пето собственноручно обшарил карманы крепко дрыхнувшего Фальстафа и не обнаружил там ничего, кроме счетов из трактира. Хозяйка натурально клянется и божится, что у нее приличное заведение и ни у кого ни разу ничего не пропадало. Фальстаф же настаивает на том, что у него украли нечто посущественнее ничтожных бумажек, а именно: дедовский перстень с печатью, который стоит сорок марок. Начинается злобная перебранка, в ходе которой хозяйка припоминает Фальстафу его долги перед ней: она, дескать, купила сэру Джону дюжину рубашек, а он, неблагодарный, теперь затевает ссору, чтобы увильнуть от расплаты. Кроме того, он задолжал за еду и питье, а еще взял у хозяйки взаймы двадцать четыре фунта. Фальстаф сам факт долгов не опровергает, но платить все равно не хочет и прямо на ходу выдумывает отговорки, звучащие глупо и неубедительно. Мало ли, сколько он должен, если у него пропал дорогущий перстень! Хозяйка в ответ возражает, что перстень был медный, а не из драгметалла, ей об этом, мол, сказал сам принц. Фальстаф возмущен и обзывает принца Генриха болваном и прохвостом, а заодно грозится избить клеветника, как собаку.