Гены-убийцы
Шрифт:
— Сэр, — обратился к нему Римо, — я тороплюсь. Не могли бы вы позволить мне позвонить?
Мужчина покачал головой и попросил собеседника на другом конце линии продолжать, поскольку ему некуда торопиться.
Римо повесил трубку за него и зажал его голову вместе со шляпой между будкой и стеной. Очки оказались у мужчины на лбу. Он стонал, но не мог сказать ничего членораздельного, так как челюсть у него отвисла и не желала становиться на место. Из будки до случайных прохожих доносились звуки, возрождающие в памяти их переживания в кресле дантиста.
Римо
— Да, — сказал кислый голос. Вышло!..
— Простите, — сказал Римо типу в очках и с тросточкой, ослабив нажим, — но вам придется уносить ноги. У меня приватная беседа. Благодарю.
Он отдал мужчине тросточку и посоветовал побольше двигать челюстью, чтобы снять боль.
— Кто это был? — спросил голос в трубке.
Голос принадлежал Харолду В. Смиту, главе КЮРЕ — человеку, который, с точки зрения Римо, слишком беспокоился о всяких мелочах.
— Прохожий.
— Подобные разговоры не следует вести в общественном месте.
— Я один. Его больше нет.
— Вы его убили?
— Чего ради? Ладно, выкладывайте.
— Вам не следует оставлять вокруг столько трупов.
Римо быстро записал эту фразу в книжечку. Новая система передачи заданий подверглась упрощению, чтобы стать более понятной. Буквы заменялись словами, а слова в соответствии с сеткой у него на карточке заменялись другими словами; предполагалось, что так он сможет быстро расшифровать кодированное послание, звучащее для любого другого полной абракадаброй.
Карточка и карандаш были наготове. Расшифровка состоялась.
— Что мне делать в Альбукерке?
— Я еще не передал задания, — сказал Смит. — Теперь передаю...
— Идиотизм... — пробормотал Римо.
— Синие животы, «Бостон Глоб», 19 и зебра. Записали?
— Ага.
— Смысл ясен?
— Нисколько, — ответил Римо. — Полный туман.
— Хорошо. Пятьдесят четыре танцора ломают три шпонки.
— Понял, — доложил Римо. — Буду на месте.
Он повесил трубку и сунул кодовую карточку в задний карман. Карточка походила на банковский календарь с невиданными процентами по кредитам.
Встреча со Смитом должна была состояться в бостонском аэропорту Логан.
Чиун сидел в «тойоте». Поэма о королевской любви была отложена. Как можно творить прекрасное, когда Римо кормит автомат монетками?
— Мы едем в Бостон, — сообщил ему Римо.
— Это на другом краю вашей страны?
— Правильно.
— Как же мне писать, когда мы мечемся с одного конца на другой?
По пути в Бостон он семь раз заводил разговор о том, что истинный художник не в состоянии творить во время путешествия, что, не будь путешествий, он бы уже закончил свое произведение, что лучшего момента для творчества не придумаешь и что он уже не повторится. Если бы не перелет с неизбежным хаосом, у него была бы готова книга. Теперь с этой мечтой придется расстаться навеки. А все из-за Римо.
Чиун оговорился, что не в его привычках клеймить ближнего. Просто надо расставить все по местам. Он не обвиняет Римо, но Римо мог бы с тем же успехом сжечь рукопись Чиуна — рукопись, превосходящую, возможно, творения Вильяма Шекспира, знаменитого писателя белых. Чиун упоминал знаменитых белых писателей по той причине, что если бы он привел в пример Чон Я Гена, то Римо обязательно спросил бы, кто это такой. Римо не стал спрашивать, кто такой Чон Я Ген. Зато человек с улыбкой до ушей, в клетчатом костюме и с часами на золотой цепочке, извинившись, что подслушал чужой разговор, попросил любезного джентльмена в кимоно ответить ему, кто такой Чон Я Ген. Ему хотелось заполнить пробел в своем образовании.
Римо легонько плеснул в лицо любопытному его же недопитый компот из пластмассовой чашечки; как он ни старался, чашечка при этом треснула.
Больше никто за весь полет над Северо-Американским континентом не интересовался, кто такой Чон Я Ген.
Римо так и остался в блаженном неведении.
В аэропорту Логан Чиун продекламировал отрывок из сочинений Чон Я Гена:
О, цепенеющий цветок,
Изгибающийся вкрадчивым утром!
Пусть утихнет ветра дуновение,
Шалость последнего вздоха жизни.
— Вот что такое Чон Я Ген! — гордо заявил он.
— Сентиментальная чушь.
— Ты — варвар! — Голос Чиуна прозвучал резко и визгливо, еще более раздраженно, чем обычно.
— Просто если мне что-то не нравится, я этого не скрываю. Мне наплевать, что Америка, по-твоему, отсталая страна. Мое мнение ничем не хуже, чем любое другое. Любое! Особенно твое. Ты всего-навсего убийца, такой же, как я. Ты ничем не лучше.
— Всего-навсего убийца? — вскричал Чиун с ужасом и замер.
Полы его легкого голубого кимоно затрепетали, как листва дерева, потревоженная ветерком. Они стояли у входа в аэропорт.
— Убийца?! — снова взвизгнул Чиун по-английски. — Стоило ли заливать мудрость десяти с лишним тысяч лет в негодный белый сосуд, если он после этого имеет глупость называть ассасина просто убийцей! Бывают просто поэты, просто цари, просто богачи, но просто ассасинов не бывает.
— Просто убийца, — повторил Римо.
Люди, торопящиеся к нью-йоркскому рейсу, останавливались, заинтересовавшись перепалкой. Руки Чиуна были вознесены к потолку, развевающееся кимоно напоминало флаг в аэродинамической трубе.
Римо, чья невозмутимость и мужественный облик, как всегда, делали беззащитными большинство женщин, возбуждая в них желания, о которых они за минуту до этого не подозревали, еще больше посуровел и огрызался как дикий кот.
Спор получился на славу.
Доктор Харолд В. Смит, известный как директор санатория Фолкрофт «крыши» КЮРЕ и хранилища гигантского массива компьютерной информации, посмотрел поверх аккуратно сложенной «Нью-Йорк Таймc» на спорщиков, один из которых был ассасином — карающей рукой КЮРЕ, а другой — его азиатским наставником, и пожалел, что избрал для встречи людное место.