Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
Сашенька слушала невнимательно, крутила в пальцах рюмку, куда со словами «Где Петрушка, там пирушка!» то и дело подливал вино именинник. Сашенька механически пила и глядела на Будкина, который учил Тату есть колбасу с помощью ножа и вилки. Тата, пыхтя и высоко задирая локотки, неумело мочалила колбасный кружок, а Будкин брал отрезанные кусочки пальцами и клал себе в рот, всякий раз ехидно подмигивая Наде. Надя, смеясь, возмущалась этим хамством и путано поясняла Ветке рецепт нового торта. Ветка карандашом для глаз поспешно записывала рецепт на салфетке
— Вовка, кончай Сашеньке уши компостировать!.. — кричал Служкин.
— Я свернул туда, на проселок, а они здесь. Я пистолет достал и на колени положил — от таких всего ждать можно...
— Кто за ляжки, а мы за фляжки, — сказал Служкин, выпивая.
Через некоторое время он выбежал из-за стола, включил магнитофон и начал отплясывать, как павиан в брачный период. Но его пример никого не воспламенил. Тогда Служкин задернул шторы, погасил люстру и переменил кассету. Медляки сыграли свою роль, и теперь никто не остался сидеть. Колесников приклеился к Саше, Будкин облапил Надю, а Служкину досталась Ветка.
— Что-то твой благоверный предпочтение отдает новым знакомым, — прошептал ей Служкин.
— А-а, плевать, фиг с ним, — беспечно отозвалась Ветка, прижимаясь к нему грудью и жарко дыша в ухо. — Нам же лучше, да, Витька? Я сейчас такая пьяная, мне крутой порнухи хочется... Давай его накачаем, чтобы он у вас заночевал, а потом ты пойдешь меня домой проводить, там и оторвемся...
— Женщина — лучший подарок, — ответил Служкин.
В дальнем углу, в темноте, Колесников умело и жадно мял Сашеньку, не переставая бубнить:
— На операцию втроем поехали: я и еще двое, омоновцы...
Когда Служкин повел Надю, Надя сказала, что ему хватит пить.
— Но долго буду тем любезен я народу, — доверительно пояснил ей Служкин, — что чувства добрые я литрой пробуждал...
В доказательство после танца он озорно опрокинул еще рюмку.
Колесников пошел в туалет, и Саша наконец перепала Служкину.
— Витенька, я так рада нашей дружбе, — прошептала она, положив голову Служкину на грудь.
— Это не дружба, — тотчас поправил ее Служкин. — Это несостоявшаяся любовь.
— Помнишь, я тебе говорила, что у меня ухажер появился?.. Ты не думай ничего такого... Ну цветы дарит, гулять зовет, с работы встречает, и все. С ним легко, ни о чем думать не надо, — он дурак. Знаешь, кто это? Это Колесников.
— Ну и ну! — удивился Служкин. — Ай да Виктор Сергеевич, старая толстая сводня!.. Значит, тут все мужики — твои поклонники?
— Одного я терплю, другого люблю, а без третьего жить не могу...
Сашенька потянулась к Служкину губами, и они долго целовались.
— А что Будкин? — напомнил потом Служкин Сашеньке.
— Я не уверена, что он вообще заметил мое присутствие...
На кухне, где они курили, Будкин, хехекая, заявил:
— Врет она все, Витус. Она уже напросилась
— Хороша награда: ведь и с Кирой ты уехал, и с Сашенькой ты уйдешь... А мне что? Я тоже уже большой, в трусах.
— Витус, вот те крест, что у меня с Кирой ничего не было! — испугался Будкин. — Я ее только до дому довез! А что она меня в гости позвала — так ты знаешь, я не пойду, чужой земли мы не хотим ни пяди! И чего ты киснешь — у тебя ведь Надя есть.
— Ладно, иди к черту, — махнул на него сигаретой Служкин.
В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников.
— В чем дело? — услышал Служкин его милицейские интонации. — Кто вы такие? Кого надо? По какому делу? — Видимо, в паузах звучали и ответы, не доносящиеся до кухни. Колесников подумал и крикнул: — Виктор, тут к тебе какие-то малолетние преступники пришли.
Глава 22
ОТЦЫ
Служкин выбежал в прихожую и увидел в коридоре Деменева, Тютина, Бармина, Овечкина и Чебыкина с гитарой.
— А мы вас поздравить пришли, — улыбаясь, сказал Чебыкин.
— Джастен момент! — крикнул Служкин, вернулся в кухню, схватил колесниковскую бутылку, стопку металлических рюмок и помчался обратно. Со школьниками он поднялся по лестнице вверх на два марша, и там все расселись на ступеньках. Служкин разлил.
— Ну, с днем рождения вас, — солидно сказал Бармин и пригубил вино. Все, кроме Овечкина, выпили.
— Овчину хорошо, — завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. — Ему пить нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живет, и мамаша его с ней дружит...
— Чего там сегодня новенького в школе? — спросил Служкин.
— Сушку довели. Она деньги считала, а мы украли с ее стола стольник. Она целый урок выясняла, кто украл. Так и не нашла.
— А кто украл? — тотчас поинтересовался Служкин.
— Градусов.
— На фиг? Чего на сто рублей купишь?
— Да просто так, на спор. Еще сегодня мы химичке в ящик стола дохлую мышь бросили. Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как она визжит.
— Мы не так над учителями прикалывались, — пренебрежительно заявил Служкин, снова разливая вино. — Вот, помню, ходила у нас по классу записка: «Это твой носок висит на люстре?» Каждый прочитает и сразу на потолок посмотрит. Наша классная по кличке Чекушка записку отняла, прочитала и сама глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули. — Служкин захохотал над собственным воспоминанием. — Давайте еще клюкнем, и я вам расскажу, — распорядился он, и все клюкнули. — Тоже, помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке повесили ящик с надписью: «Твои вопросы съезду». Через месяц его сняли, а там один-единственный листочек: «А когда в нашей школе откроется мужской туалет на втором этаже?»