Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
Осташа просто стоял и смотрел, как Федька быстро и ловко отсчитывает деньги и отыскивает в бумаге имена бурлаков.
— Та-ак, Нелюбин Корнила, ты у нас подгубщик, тебе четыре рубля да пять пятаков…
Осташа разглядывал невысокого ладного мужика с костистым недовольным лицом. Где он его видел?..
— Мне куда сейчас деньги-то сувать? — сказал мужик. — Рассчитался бы разом в Левшиной. А то копейку здесь, копейку там…
— Бери, пока дают, — посоветовали из толпы. — Убьется барка — вообще
— Как убьется? Как? — раздался вдруг знакомый Осташе голос. Сквозь толпу к столу протолкался Бакирка-пытарь и тревожно посмотрел на Осташу. — Не убьется ведь, да?.. — Он оглянулся на бурлаков. — Астапа — хороший сплавщик, верно! Не убьется барка! Зачем такое говоришь? Шайтанам обещаешь, глупый рот!
Словно требуя защиты, Бакир подобрался к Осташе вплотную и взял его за рукав.
— И ты, значит, со мной? — улыбаясь, спросил Осташа.
Бакирка закивал кудлатой головой.
— Бакир с Переходом ходил — хорошо было. Теперь с тобой пойдет.
— Клад-то в Ермаковой пещере ты отыскал или нет? — напомнил Осташа.
— А-а!.. — досадливо закряхтел Бакир и махнул рукой. — Обманул вогул Бакира, умер. Слова-то волшебные только при живом колдуне работают. При мертвом — нет. Не открылась бы пещера. Бакир и не лазил даже. Не напоминай — грустно.
А Осташа вдруг как со щелчком вспомнил, где же он видел этого Корнилу Нелюбина. На Веселых горах, на перетолке и на отчитке! Это ведь Корнила крикнул скитникам, Гермону, Павлу и Калинику: «Кого Пугачом ни поверь — все словоблуды!» Осташе захотелось еще раз поглядеть в лицо подгубщику, но Корнила уже затерялся в толпе.
— А это, Осташка, другой твой подгубщик — Поздей Усынин, — одернул Осташу Федька.
Возле Федькиного стола стоял и, шевеля губами, пересчитывал деньги мужичина огромного роста, с широким, плоским лицом и черной бородой. На Осташу он и не обернулся.
— Будь здоров, Поздей, — сказал Осташа.
— Здоровей меня других покуда нету, — пробурчал мужик, искоса бросив на Осташу короткий тяжелый взгляд. Глаз у мужика был нехороший — диковатый, косой. Но здоровее этого мужика или повыше ростом вокруг и вправду никого не было. Рядом с Поздеем Осташа почувствовал себя совсем мальчишкой.
— Где нашел такого великана? — тихо спросил Осташа Федьку.
Федька пожал плечами:
— Я и не искал его. Он сам явился. Говорит мне: на барку к Переходу возьмешь меня подгубщиком? Я говорю: да запросто. Такого силяка в Ревду бы на караван — его бы к косным на корму посадили, десять рублей дали бы. А он, дурак, здесь, в Каменке, место ищет… А вот еще твой подгубщик — ты его помнить должен…
У стола стоял Платоха Мезенцев — старый бурлак, Федькин друг по летнему сплаву на межеумке. Платоха снял шапку и чуть поклонился Осташе. Осташа тоже нагнул голову. Против Платохи он ничего не имел, хоть летом Платоха и пьянствовал с Федькой, как последняя кабацкая теребень.
— А меня-то хоть вспомните, Остафий Петрович? — вдруг спросили рядом.
Осташа повернулся. В толпе стоял Никешка Долматов. Он глядел на Осташу с робостью, но и с надеждой на добрую встречу.
— Никешка!.. — обрадовался Осташа, широко растопыривая руки.
Никешка кинулся обниматься, облапил Осташу, стал с чувством стучать его по спине, словно выколачивал пыль из Осташиного армяка.
— Я от Усть-Утки до Каменки по всем пристаням прошел — искал тебя! — гудел Никешка.
— Ну и молодец, что нашел! — искренне отвечал Осташа.
— Он сказал, что ты его обещал подгубщиком поставить, так я поставил, — сообщил Осташе Федька.
— Спасибо, Федор, порадовал!..
— Спасибо в рот не зальешь, — тотчас сказал Федька.
Мужики получили деньги; кое-кто уже пошел прочь, а к столу приблизились бабы. Они, все четверо, были в подпоясанных мужичьих армяках, в платках, повязанными так, что из щели торчали только носы. Не поймешь: молодые ли, старые. Прятались от оголодавших глаз бурлачья.
— На вас, бабоньки, мелочи уж не осталось, — вытряхивая из мешка последние деньги, признался Федька. — Делите сами девять рублей на четверых.
— Вон же у тебя гривенники да полушки, — тихо сказала одна баба.
— А это, Фисонька, на Спирьку, ты его знаешь. Лежит Спирька под курятником у Кафтаныча, не может прийти. Надо его уважить, бедолагу.
Осташа вгляделся в бабу внимательнее: точно, это была Фиска, которая летом тоже ходила с Алфером Гилёвым на межеумке. Фиска заметила Осташин взгляд, покраснела и, повернувшись, неловко поклонилась, чуть слышно произнесла:
— Здравствуйте, Остафий Петрович…
И куда делись ее бойкость, острый язык?
— И ты здравствуй, Фиса, — сухо ответил Осташа. Он сразу вспомнил ночь под камнем Нижний Зайчик, мятый дерезняк, белые ляжки Фиски под задравшимся подолом, слезы: «Кто же вас, мужиков, сглазил?..» Но Фиска уже отвернулась, собираясь уйти прочь.
— Эй, сплавщик, это чего ж такое? — вдруг раздался возмущенный крик. Кричал Поздей, глядя на баб. — Это не по нашему закону!..
— Чего еще? — недовольно спросил Осташа.
— Как — чего? — в полный голос шумел Поздей. — Мужики, вы глянь, что наш старшой творит — а? Ты как бабам платишь?
— Как? — не понял Осташа.
Бурлаки, уже собравшиеся расходиться, останавливались. Осташе все это сразу очень не понравилось.
— Ты бабам за погрузку платишь, как мужикам! Ты с кем нас, мужиков, сравнял? Что мы, что бабы — одно? Я что, с этой жлудовкой по-одинаковому работал, да?