Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
— Вылитый сплавщик! — довольно заключил он. — И стать сплавщицкая, верно!
Осташа усмехнулся. Неужто вот так, от единого погляду, его можно отличить от бурлака или, скажем, от водолива? Просто сейчас дядя Гурьяна был им доволен.
— Говорил я тебе, олуху: брось свои бредни, живи порядком и будешь сплавщиком, как положено. Говорил же, да? — напомнил Гурьяна. — И кто был прав? Я! То-то. Вот ты за ум взялся — и получил свое. Слушай людей-то умных, кто тебя постарше будет.
— Да слушаю,
— А я, Астафий, нынче водоливом у самогу караванного, — с гордостью сообщил дядя Гурьян. — Не век же мне в подгубщиках ходить.
Дядя Гурьян век в подгубщиках ходил у бати.
— Не стало бати, и ты в гору двинул? — не удержавшись, с неприязнью спросил Осташа.
Дядя Гурьян провел ладонью по усам, словно стер улыбку.
— А думаешь, мне в водоливы не по уму?
Осташа пожал плечами.
— Не в твоем месте дело, а в том, при ком оно, — туманно сказал он.
— Считаешь, я память Перехода оплевал, если уж встал под Колывана? — недобро спросил дядя Гурьян.
— А то ты не знаешь, как Колыван батю «привечал»?
— Переходу за науку поклон, конечно, — медленно сказал дядя Гурьян, — только цену мне он маловатую давал. Водоливу цена по сплавщику, под которым он стоит. Кто же будет спорить, что Колыван — лучший на Чусовой? Какова, значит, мне цена? А Переход меня только на потеси держал.
— Оплошал батюшка, — ухмыльнулся Осташа.
— Оплошал, — с угрюмым вызовом согласился Гурьян. — Я ведь не просто под Колываном да под караванным. С Колываном на барке идет и сам Калистрат Крицын, который после Конона Чусовую взял. А с Калистрат Назарычем и наследник его, Прохор Калистратыч. Вот и погляди, сколь набольшие люди моему уменью доверяют. Это почет поболе, чем у потеси Перехода.
— Ну-ну, — зло сказал Осташа. — Дозволите ли за полу подержаться, дядя Гурьян?
Гурьян тяжело вздохнул сквозь сжатые зубы и поглядел на Осташу с сожалением и какой-то брезгливостью.
— Да-а, — вдруг произнес он. — Все ж таки не сошлись наши дорожки… Жаль, Астафий. Ведь я Перехода уважал. Я тебя понимаю. Каждый за свой корень цепляется…
Осташа отвернулся.
— А почто они все вместе загрузились? — спросил он, чтобы переменить разговор. — Ну, Калистрат с Прошкой — к Колывану?
— Не мое дело, их — сплавщицкое, — неохотно сказал дядя Гурьян.
Осташа понял, что дядю Гурьяна, водолива, второго человека на барке, сплавщики все одно за ровню не считали и замыслы свои ему не поясняли.
— Колыван с Калистратом только до Рассольной идут. Почему — не знаю, но там они на берег ссадятся. Дальше барку Прохор Калистратыч поведет, — отвернувшись от Осташи, рассказал дядя Гурьян. — И еще болтали, будто в Кумыше Колыван будет знакомить Прохора Калистратыча
— Сплетня то и есть, — оборвал Осташа, хотя и царапнуло по сердцу. Нет, не нужен ему никто — и Неждана не нужна, и Фиска эта… И Бойтэ не нужна. Никто не нужен. — Я к костру твоему по делу завернул, — сухо сказал Осташа. — У меня бурлака потесью помяло, сейчас несем его в Шайтанский завод. Глотки пересохли — дай попить чего-нибудь с собой, дядя Гурьян. — Кисель вроде оставался…
С берестяным туеском, куда был налит горячий кисель, Осташа пошагал прочь от костра к опушке. Вдруг кто-то грубо схватил его за шкирку, как кота, и дернул назад так, что затрещала холстина, которой для тепла сверху был покрыт армяк. Осташа в бешенстве развернулся и ошалел, увидев перед собой Чупрю. Чупря был пьян, еле держался на ногах. В его косом глазу блекло отражалась луна.
— Ты… — без выражения сказал он. Осташа сжал туесок ладонями и раздавил его. Кисель потек по рукам. Чупря стоял, покачиваясь, и тупо глядел на Осташу. С ним не было ни ножа, ни ружья. Пьяный, Чупря ничего не смог бы сделать Осташе. К тому же народ был кругом… Но Осташа вдруг так испугался, что попятился.
Чупря затряс кудрявым чубом, сложил губы дудочкой и принялся укоризненно грозить Осташе пальцем. Бездумно стискивая туесок, Осташа все отступал, отступал, а потом бросился в лес.
СТАРАЯ ШАЙТАНСКАЯ ДОРОГА
Он выломился из пихтарника на Старую Шайтанскую дорогу и, тяжело дыша, повалился на обочину рядом с Корнилой и Никешкой.
— За тобой что, черти гнались? — изумленно спросил Никешка.
— Хуже… — просипел Осташа.
Корнила, сидевший на коряге, молча вынул из его рук смятый туес, повертел, лизнул с донышка и выбросил в канаву. Потом отклонился назад, глянул Осташе на спину, подумал и оторвал от армяка лоскут, болтавшийся на лопатках.
— Похоже, непростые у тебя тут дела, сплавщик, — задумчиво сказал он, всовывая лоскут Осташе в карман. — Вернемся, попроси баб, чтоб подшили…
Осташа не ответил, вытирая руки о штаны.
— Пойдемте, что ли, — сдавленно сказал он.
Они шагали по темной дороге в темном лесу, и слышен был только легкий шум ветра в вершинах. Ночной заморозок еловыми лапами, как кистями, размашисто обшаркал известкой инея окатости придорожных валунов, шершавые стволы валежника, плечи и шапки людей. Изредка с дороги в кусты вдруг шарахались рябчики, похожие на косматые комья мрака.