Геопанорама русской культуры. Провинция и ее локальные тексты
Шрифт:
Вот это и есть своего рода наркомания. Святые старцы говорили: наркоману хоть зелье нужно, чтобы надышаться и начать куражиться, а мечтателю ничего не нужно. Он и так в кайфе пребывает. И поэтому жизнь истинная, Богом данная, становится русскому человеку ненавистной.
Но одно дело народ – наивный, иногда глупый до самоуничтожения, а другое – люди, которые виноваты в этом растлении.
Начитавшись классики, интеллигенция едет в провинцию, чтобы увидеть крестьянина, либо купца, либо народа-богоносца, а видит совершенно обратное. Нет ни того крестьянина,
А это не чудовище, это наш человек. Да, он ругается, он пьет, он не хочет жить, он не хочет работать, но таковым его воспитали. Вы скажете: да у нас везде было: мир! труд! май! любовь, комсомол и весна – накрутки коммунистические. С одной стороны, это так, но, с другой стороны, опять та же мечтательность. По телеку ему рассказывали, что мы вот-вот – и уже в коммунизме.
Сейчас, правда, у народа появился другой идеал, который ему усердно прививают. Если ты сумеешь завладеть денежным мешком, то станешь хозяином жизни. И тогда вся продукция «Проктер энд Гэмбл», все жвачки и щетки – твои.
Говорят: у нас нет идеологии. Нет, у нас есть идеология – идеология золотого тельца. Это странный, искореженный, карикатурный, но американский образ жизни. Народ почему-то решил, что мы будем жить как в Америке, но для этого не надо ни трудиться, ни вообще что-нибудь делать.
А как же так может быть? Ну, в Америке люди – это роботы, которые вечно работают, работают, вечно ищут работу, бегают, носятся. У них страх постоянный – остаться без работы. Они носятся за ней, берутся за любую, чтобы доказать кому-то, что он лучший работник, что он самый добросовестный.
Я насмотрелся на немцев, итальянцев, американцев, привозили к нам скаутов. Им два раза повторять не нужно. С нашими рабочими нужно все время пререкаться, грозить, над ними нужен постоянный надзор. Потом я увидел, как иностранцы, поглядев, как наши работают, тоже начинают работать спустя рукава.
А раньше работал наш народ не за страх, а за совесть, потому что – Бог видит, Бог накажет. Что же я буду плевать против ветра? Если я не буду в поте лица зарабатывать хлеб, неужели Господь будет привечать меня? Если я буду без почтения относится к отцу-матери, если я буду воровать, лгать, завидовать, не буду любить Господа, неужели же Господь даст мне что-либо? Ничего не будет.
Мы куда идем? Если вправо, значит к Господу. Правый путь, значит мы православные. И все в нашей жизни тогда изменится. С Господом вообще не страшно жить. Другое дело, что нас дьявол все время пугает, но это с другой стороны, с левой.
Неужели же страну, которая наркоманит, проституирует, Господь будет привечать, и она будет становиться все богаче, счастливее? Но такого же не может быть! На что же мы надеемся? Значит, надеемся не на помощь Божию?
Народ готовят к пришествию Антихриста. Его развращают страшным образом. Москва и Питер должны превратиться в Содом и Гоморру… по замыслу. Не по нашему желанию, а по замыслу иному.
Надо с самого раннего детства приучать людей, что все в этой жизни нам дается с величайшим трудом.
Кто-то убедил наш народ, что русский человек есть носитель брани, лени и винопития. Не русский, который не пьет. Не русский, который не ругается. Почему в России так много пьют? Пьют не для удовольствия, не потому что они жуиры какие-нибудь или сибариты, которые хотят размазать по нёбу какое-то вкусное дорогое марочное вино, нет, бормотуху, какой-нибудь суррогат, и чем для него страшней, тем лучше. Почему? Забыться. Он не хочет видеть этой жизни. Реальной жизни.
Русский человек полагает, что чем сильнее он напьется, тем сильнее он кому-то навредит: вот вы такие, а я вот чем вам отомщу! Нажрусь, ничего делать не буду, буду воровать. А на самом-то деле он выполняет программу (план Даллеса), которая когда-то была задумана как уничтожение народа, который изначально населял эту землю, называвшуюся Русью Святой с остатками православного благочестия. И программа эта выполняется.
В последнее время государство перестало защищать простого человека. Оно сделало его открытым для всех ветров тлетворных, и он погибает от заразы.
Все краденое. Воруют электричество невероятно, до 90 %. Вот почему в городе постоянно отключают свет.
Юрьевец, как вся страна, разделился на две неравные части. Одна гонит и продает самогон, и страшно богатеет на этом. Потом, правда, разоряется. Другая… Горят дома. Ненависть к обогатившимся подобным образом своим согражданам – невероятна. Надо сказать по справедливости, что то же самое происходит, когда кто-то начинает фермерством заниматься. И его жгут дотла. Мы бедные, и ты таким должен быть!
Некоторые живут по принципу: пока есть возможность – воруй, сколько можешь. Фабрика стоит, а с нее что-то тащат. И процесс это уже необратимый. И все это делается с каким-то озлоблением. Нет веры и желания исполнять заповеди Божьи.
Пока межвременье, пока безнаказанность – награбившие строят до посинения и не понимают, что обнищавший вконец народ возьмется за топоры, за вилы, начнет пускать красного петуха и опять начнет раскулачивать.
Я вижу по лицам, по суждениям, по разговорам с моими прихожанками, которые горько плачут о своих детях, сыновьях – идет страшная деградация. Страшная. Сейчас даже те, которые в свое время умеренно пили, пьют по-черному.
Они напиваются до озверения. А потом, если и вызывают милицию, то она неохотно едет. Потому что женщины вызывают милиционеров лишь для того, чтобы пристращать своих мужиков, так как тут же начинаются моления: не забирайте, от дела не отрывайте, не составляйте протокола…
И все же страшней для меня как для священника – это то, что здесь много самоубийц. Вешаются многие, начиная от совсем молоденьких и кончая старцами. Невозможно, чтобы что-то утаилось. Слишком маленький город. Все друг другу родственники: тети, дяди, сестры, девери и невестки.