Георг де Вилар. Серебряная рота
Шрифт:
– Необычная у вас техника, юноша, – сказал гасконец. – Где вы такому учились?
– Домашнее обучение, сударь. Меня учил мой дядя. Шевалье де… Впрочем, вы же не хотите узнавать никаких имён?
– И что же? Кто-то находит, что ваш дядя хорошо фехтует?
– Нет, сударь. Не находит. К сожалению, способности моего дяди к фехтованию ограничены превратностями судьбы – он потерял ногу в довольно молодом возрасте, сражаясь за короля. Но мой дядя обладает изрядными познаниями в теории, поскольку весьма интересуется данной темой. В своих изысканиях он посетил множество стран и областей, сравнивая различные школы фехтования,
– Любопытно. И что же? Далеко он продвинулся?
– Довольно далеко на мой взгляд. Но в наших местах трудно найти хорошего рисовальщика, сударь, что существенно осложняет работу.
– И как же называется эта школа?
– Она пока никак не называется. Возможно, она будет называться французской?
– Экая наглость. Довольно болтовни, юноша! Сейчас посмотрим, что там напридумывал ваш неизвестный мне дядя и насколько хорошо вы учились!
– Мне очень не хотелось бы его разочаровывать, сударь.
Гасконец бросился на меня, делая короткие выпады и это была уже не вполне испанская манера. Впрочем, всё это напоминало скорее финты, по-настоящему глубокие уколы он пока не пытался совершать. Я с лёгкостью брал защиту, потихоньку пятясь и по-прежнему не отвечая.
– Да ты будешь драться или нет, щенок! – в раздражении крикнул наконец гасконец.
Я находился в некотором смятении – всё-таки воткнуть клинок в живую плоть было не тем же самым, что дырявить соломенное чучело. Решимости на это мне пока не хватало. Хотя возможности имелись – гасконец слишком размашисто двигал локтем, что сказывалось на скорости. Впрочем, двигать только кистью, как я, он и не мог, его шпага для этого была слишком тяжела – слишком длинная и со слишком тяжёлым, украшенным драгоценными камнями эфесом со сложной гардой крестом и переплетающимися зацепами для ловли вражеского клинка.
Дядюшка считал подобное занятие неэффективной глупостью. Эфес моей шпаги был максимально облегчён и имел лёгкую чашеобразную гарду. А клинок был клинком обычной шпаги, укороченным снизу. Дядюшка вообще хотел поставить трёхгранный клинок, более прочный и лёгкий, но я был неистово против, поскольку не желал оказаться посмешищем в обществе. Да и просто хотелось оставить возможность наносить рубящий удар. Так что мне удалось отстоять плоский обоюдоострый клинок для шпаги. Хотя я и понимал правоту дядюшки.
После своего выкрика гасконец бросился на меня столь отчаянно, что я вынужден был ответить и после очередной защиты выполнил перенос и ткнул остриём в запястье его правой руки.
– Ах, каналья! – раздражённо крикнул он, отскочив от меня и потряхивая раненой рукой.
– Жером! – в тревоге воскликнул его спутник.
– Пустяки, Анн! – сквозь зубы ответил гасконец. – Пустяки! Я могу фехтовать! Но теперь всё! Шутки закончились, щенок!
И он снова ринулся на меня. Если раньше все его настоящие выпады были направлены вверх, в область моего лица и выражали его намерение сделать с ним что-то нехорошее, то теперь его атаки разнообразились, хотя и по-прежнему не представляли для меня чрезмерной сложности. Но, отразив очередной яростный выпад, исполненный после трёх довольно хитрых финтов и нацеленный мне точно в живот, я вдруг понял, что гасконец всерьёз собирается меня убить.
Меня ещё никогда не пытались всерьёз убивать. Даже и в шутку не пытались. Я даже успел представить себя со шпагой, торчащей из моего живота. Из моего собственного мягкого и тёплого живота. Это выглядело очень некрасиво. Как такое вообще возможно – желать моей смерти? – в смятении подумал я. Ведь я же такой живой?..
Наш поединок явно следовало поскорее заканчивать.
Я перехватил очередной сильный укол, мягко пустил его мимо и в низком широком выпаде вонзил свою шпагу глубоко в бедро гасконца. Он пытался отбить мой укол кинжалом, но, конечно, не успел. Я не хотел колоть так глубоко, но он совершил непредвиденное встречное движение. Я выдернул клинок, для чего пришлось приложить изрядное усилие и вернулся в стойку, но надобности в этом уже не было. Гасконец сделал два неуверенных шага назад, лицо его стремительно бледнело необыкновенной мертвенной бледностью, а затем как-то быстро осел и свалился на землю бесформенной кучей. Я растерянно посмотрел на остриё своего клинка.
– Берегись! – вдруг отчаянно крикнул кто-то позади меня.
Я обернулся и успел увидеть оскаленное ненавистью лицо, в котором не сразу узнал слугу гасконца, а также успел заметить кинжал в его руке. Позади этого лица виднелась бородатая физиономия кузнеца. В следующий миг увесистый кулак ударил слугу в висок, и тот как подкошенный рухнул к моим ногам.
Я отступил, переводя взгляд с одного лежащего тела на другое.
– Благодарю вас, месье, – сказал я кузнецу.
Он, тяжело дыша, смотрел в сторону двух оставшихся всадников. Я тоже обернулся к ним.
Тот, кого гасконец именовал герцогом, уже успел соскочить с лошади и склонился над товарищем.
– Ну что вы смотрите?! – крикнул он нам. – Воды скорее!
Кузнец кивнул и убежал. Я подошёл к лежащему на земле гасконцу, всё ещё сжимая в руке эфес шпаги.
– Что с ним? – спросил я у герцога. – Я ведь лишь в ногу его ранил?
– Видимо, славно ранили, – ответил он приятным мелодичным голосом.
Сняв перчатку, герцог коснулся бледной щеки гасконца.
– Бедный Жером. Недооценил соперника. Если бы он отнёсся к вам серьёзнее, юноша, вам бы не поздоровилось. Жером – одна из лучших шпаг Франции.
– Что же. Значит, мне повезло, ваша светлость. Но что с ним?
– Думаю, простой обморок. Крови немного… Я видел подобное на полях сражений, когда мужественные люди падают в обморок от ран, которые кажутся не особенно серьёзными. И когда остаются в сознании с разорванным надвое телом. Вижу недоверие в ваших глазах, но я с юных лет принимаю участие в сражениях. И до сей минуты Господь берег меня.
– Я тоже готов сражаться за короля! Потому и еду… Война ведь…
– Да, – кивнул герцог, вглядываясь в меня внимательнее. – Снова война.
К нам поспешно подошёл кузнец с кувшином. Герцог забрал у него кувшин, плеснул в ладонь воды и брызнул ей в лицо гасконца. Затем повторил. Веки лежащего дрогнули, и он открыл глаза.
– Что? – с недоумением спросил гасконец озираясь.
Затем наткнулся взглядом на меня и глаза его сощурились.
– Проклятье! – воскликнул он. – Что со мной?!
Затем он попытался вскочить, но охнул и снова бы упал, если б его не поддержал герцог.
– Вы ранены, мой друг, – мягким голосом сказал он очевидное гасконцу, – Поединок закончен.