Георгий Победоносец. Возвращение в будущее
Шрифт:
Пока княжич разделывал добычу, раздувал погасший костёр и готовил ужин, день почти догорел. В лесу быстро темнело, и о том, чтобы продолжить путь, не могло быть и речи. Перекусив, чем Бог послал, и запив не слишком обильную трапезу водой из притороченной к седлу кожаной баклаги, княжич помолился Богу и устроился на ночлег, по обыкновению положив под голову седло и завернувшись в плащ. Крупные летние звёзды смотрели на него сквозь колышущийся полог ветвей; глядя на эти неугасимые Божьи лампады, Пётр Басманов уснул легко и беззаботно, как человек, чьё тело молодо и здорово, совесть чиста, желудок полон, а душа не обременена тяжким грузом грехов и невыполненных обязательств.
Его разбудил утренний холодок и перекличка лесных птах, что звонко пробовали голоса, готовясь встретить восход солнца. Зевнув и с наслаждением потянувшись всем телом, княжич легко поднялся со своего спартанского ложа, раздул угли, разогрел на них оставшуюся от вчерашнего ужина зайчатину, без спешки перекусил, а после, засыпав костёр землёю и оседлав гнедого, тронулся в путь.
Ближе к полудню его внимание привлекли отпечатавшиеся на твердой земле заросшей травами лесной дороги следы лошадиных подков. Отпечатков было великое множество; они шли густо, перекрывая друг друга и никуда не сворачивая с дороги, из чего следовало, что тут проехал не одинокий всадник и не охотничья кавалькада, которая непременно рыскала бы по лесу в поисках добычи, а военный отряд десятка в два, а может быть, и в три сабель. Отпечатки подков были глубоки; сравнив их с отпечатками своего гнедого, княжич пришёл к выводу, что всадники были тяжело вооружены – если только, конечно, не ехали по двое на одной лошади.
Глядя на следы, коими была густо испещрена заброшенная лесная дорога, княжич Пётр призадумался. Следы вели в сторону русской границы, до которой осталось не более одного дневного перехода. Следы вооруженного отряда, ведущие от центра польского королевства к русским пределам, могли означать только одно: поляки затеяли очередной разбойничий набег. Не войну, ибо в таком случае следов было бы много больше, и не только лошадиных, а вот именно короткий разорительный набег. Двадцать-тридцать сабель – не войско, но, незаметно пробравшись на чужую территорию, такой летучий отряд может натворить немало бед. Не один десяток изб займётся пламенем, и немало вдов и сирот останется в спалённых дотла деревеньках после такого набега. В порубежных лесах опять забелеют кости предательски подстреленных из засады ертоульных, и опять, вернувшись из похода, разбойники в расшитых награбленным златом кунтушах будут пить вино и во хмелю с хохотом похваляться друг перед другом своей воровской доблестью.
Кровь вскипела у него в жилах, заставив в единый миг позабыть о недавних рассуждениях по поводу вольного ветра, который никому ничего не должен и ничем никому не обязан. Княжич Басманов, в свои молодые годы уже ставший настоящим ветераном порубежных схваток, вспомнил о главном своем долге: лечь костьми, но не пропустить врага на родную землю.
Заставив себя успокоиться, дабы в горячке не наделать лиха, княжич навострил уши и двинулся по следу конного отряда, благо тот направлялся как раз туда, куда ему самому было надобно.
Солнце поднималось всё выше, становилось по-настоящему жарко. Кроны деревьев монотонно шумели под ровным верховым ветром, но внизу не было ни дуновения, и напоённый ароматами живицы, хвои и можжевельника воздух был неподвижным, горячим и казался густым, как смола. Мелкая мошкара так и липла к вспотевшему лицу; проезжая через густой орешник, княжич сломил ветку и обмахивался ею, как опахалом, отгоняя надоедливых мошек.
Вскоре после полудня ему снова пришлось сделать остановку. Справа, выныривая из молодого ельника, в дорогу, как ручей в полноводную реку, впадала неприметная тропа, так же, как и сама дорога, густо истоптанная лошадиными подковами. Тут княжич спешился и, присев на корточки, внимательно осмотрел землю.
Подковы лошадей, что шли по дороге, явно были выкованы в одной кузнице и, пожалуй, одним и тем же кузнецом. Следы на тропе, что терялась в молодом ельнике, также были одинаковы меж собой, заметно отличаясь от следов на дороге. Не имея иных сведений о противнике, опричь этих следов, княжич пришёл к выводу, что на этом месте встретились и объединились два отряда, посланных соседями-помещиками для совместного набега на русские порубежные земли. Единообразие подков говорило о том, что лошади были взяты из одной конюшни – вернее, из двух, поелику отрядов было два. Лошадей же в каждом отряде было не менее двух десятков, а стало быть, принадлежали они богатым шляхтичам – к примеру, хоть бы и тому же графу Вислоцкому, о коем княжич Пётр за год плена наслышался предостаточно. Сей именитый лиходей обитал в родовом замке неподалеку от имения пана Анджея Закревского и регулярно промышлял набегами на русские земли, ибо собрать потребное для того количество вооружённых всадников для него, богатого вельможи, не составляло никакого труда. Ему, в отличие от менее зажиточных соседей, не надо было ни с кем сговариваться и спорить из-за доли в добыче – он мог просто отдать короткий приказ, и уже через час сотня, если не две, вооружённых до зубов верховых была готова тронуться в путь.
Всё это княжич сообразил в мгновение ока, едва взглянув на следы двух слившихся воедино отрядов, и даже не столько сообразил, сколько просто увидел опытным глазом бывалого порубежника. Понял он также и то, что ему надобно делать. Задача перед ним стояла хоть и незатейливая, однако вместе с тем непростая: ему следовало торопиться изо всех сил, дабы обогнать замысливших недоброе поляков и предупредить своих о готовящемся набеге. К границе двигался отряд, насчитывающий около полусотни сабель; будучи вовремя предупрежденными, русские порубежники могли дать лиходеям достойный отпор. В противном же случае, уничтожая встречающиеся по пути разъезды русских ертоульных, поляки могли долго бесчинствовать в приграничных землях, и ловить их там было бы то же самое, что гоняться за ветром в поле.
Княжич бросил последний взгляд на так много рассказавшие ему следы. Вывороченная подковами земля ещё не до конца просохла; сие означало, что всадники проехали здесь не так давно – никак не более часа назад. Как по расстоянию между следами, так и из общих соображений было ясно, что ехали они не спеша, шагом – берегли силы лошадей, которые вскоре должны были понадобиться для лихого дела.
– Прости, друже, – негромко обратился княжич к коню, садясь в седло, и ожёг его плетью.
Конь прянул с места. Княжич скакал, пригнувшись к конской гриве даже ниже, чем надобно – сук, ставший причиной долгого плена, помнился ему так живо, словно это было накануне, а не год назад. Быстрая езда принесла ему некоторое облегчение: ветерок от движения овевал разгорячённое лицо, да и назойливая мошкара теперь не могла за ним угнаться, лишь изредка ударяясь в щёки и лоб.
Вылетев на макушку поросшего сосновым лесом песчаного холма, княжич натянул поводья, заставив коня вздыбиться и затанцевать на месте. Эхо нестройного ружейного залпа ещё блуждало меж рыжих сосновых стволов, а княжич уже спрыгнул с седла, обеими руками зажав гнедому морду, дабы тот не выдал ржанием своего присутствия.
Внизу, в заросшей густым орешником и ольхою лощине, всё ещё слышались гулкие одиночные выстрелы. Над чащей зелёных ветвей, стелясь подобно утреннему туману, рваными клочьями плыл пороховой дым. Ветви ходили ходуном, как будто в зарослях резвилось целое стадо лосей или диких кабанов, ветерок доносил до княжича знакомый уху всякого воина лязг железа, крики раненых и яростную брань сражающихся.
Бросив коня, ржание которого ныне вряд ли могло привлечь чьё-либо внимание, с саблей наголо в одной руке и с подаренным паном Анджеем пистолем в другой, княжич скрытно стал спускаться с холма туда, где, судя по звукам, кипела кровопролитная схватка. Чем ближе он подходил, тем сильнее становилось его удивление, ибо среди доносившихся из кустов, уже ставших привычными «пся крэв» и «холера ясна» ухо его стало различать всевозможные «доннерветтер», «дер тейфель» и «о, майн Готт!». Не будучи зело сведущим в иноземных наречиях, княжич, тем не менее, без труда отличил немецкую брань от польской и искренне изумился: откуда, в самом деле, тут было взяться целому отряду вооруженных аломанцев? Ведь для того, чтобы ввязаться в эту кровавую драку, им прежде надобно было проехать едва не всю Речь Посполиту!