Герцог Бекингем
Шрифт:
Как бы то ни было, французское вмешательство в брачные интриги не смогло бы повлиять на расстановку сил в германском вопросе, ибо Франция в тот момент не желала совать нос в германское осиное гнездо. Людовик XIII вообще больше симпатизировал католику Фердинанду, нежели протестанту Фридриху. Все это никак не походило на будущую политику Ришелье.
Несмотря на успехи Спинолы в Пфальце, испанское правительство проявляло беспокойство. После двенадцатилетнего перемирия в Нидерландах вот-вот должна была возобновиться война, а богатые Соединенные Провинции [31]представляли собой куда более значительную силу, чем Пфальц. Гондомар получил из Мадрида инструкции во что бы то ни стало помешать вступлению Англии в войну на стороне Фридриха. Для этого у него всегда был в руках надежный инструмент: вожделенный
Это было изящное решение, притом оно оставляло победу в Германии за Габсбургами. Фридрих наотрез отказался. Он все еще рассчитывал на победу Мансфельда и союзни- ков-протестантов, которые заявили о себе в Брауншвейге и Бадене, а также на Соединенные Провинции, которых подталкивал к действиям штатгальтер Мориц.
Яков I буквально разрывался между этими враждебными группировками. Бекингем и принц Карл открыто стояли за набор армии для того, чтобы воевать на стороне Фридриха и голландцев. Английское общественное мнение оказывало давление в том же направлении. Гондомара считали злым гением короля, его освистывали и оскорбляли на улицах Лондона. 3 декабря 1620 года пришлось приставить 400 вооруженных человек для охраны испанского посольства, иначе оно было бы разграблено и, возможно, разрушено.
Между тем состояние финансов королевства не давало возможности набрать армию, без которой любое вмешательство в Германии становилось бесполезным и попросту невозможным. Так что хочешь не хочешь, надо было созывать парламент, который единственный имел право решать финансовые вопросы.
Глава VIII «Купайтесь в чувстве настоящего»
Парламент 1621 года
Якова I раздражала необходимость созыва парламента. В 1614 году это закончилось ничем и доставило ему горечь. У короля не было ни малейшего желания повторять попытку. Однако Бекингем не видел никакой опасности. Ему казалось, что и лорды, и общины с радостью проголосуют за субсидии, необходимые для оказания помощи пфальцскому курфюрсту, которого все продолжали называть «королем Фридрихом», и его супруге, чье имя скандировали толпы лондонцев. Вскоре эти иллюзии развеялись.
Несомненно, антипапистские и антикатолические страсти кипели по-прежнему. В феврале некий старик-католик по имени Флойд осмелился публично сострить по поводу несчастной «тетушки Елизаветы» (goodwife Elizabeth), после чего палата общин впала в истерику и потребовала сурово наказать «проклятого паписта»: колесовать, отрезать язык, нос и уши, пожизненно заключить в тюрьму, конфисковать имущество. Король Яков не согласился, тем не менее Флойда выставили у позорного столба и приговорили к штрафу в 5 тысяч фунтов. Это событие возбудило общественность. Но ведь голосовать за налоги – это совсем другое дело…
Парламент собрался 30 января 1621 года. Яков был измотан, страдал от подагры, его пришлось нести к трону на руках. Впервые он повелел принцу Карлу сесть рядом с ним, и тот оставался в Палате лордов на протяжении всего заседания – знаменательное новшество.
Вступительная речь короля была весьма яркой. Он подробно описал несчастья дочери и зятя (а эта тема занимала всех), доказал, что государству не хватает финансов и потому для оказания помощи Фридриху нужны новые ресурсы. «До сих пор я старался сохранять мир. Если это была ошибка, то я прошу у вас прощения. […] Я не привык к тому, чтобы коронами играли, как теннисным мячом; но пфальцский курфюрст связан со мной узами родства, и не существует в мире человека, которому родственники были бы безразличны. […] Я знаю, что от нынешнего парламента можно ожидать многого, и полностью полагаюсь на вашу мудрость во имя блага государства…» {118}В завершение речи король запросил субсидию в 500 тысяч фунтов стерлингов, притом что уже истратил на помощь Фридриху более 200 тысяч фунтов. Даже недоброжелательно
Однако депутаты общин и даже лорды ожидали другого. В последующие дни общины проголосовали за субсидию размером 160 тысяч фунтов «в качестве добровольного дара и свидетельства любви подданных к государю». Это было меньше, чем треть запрошенной суммы. Яков, отличавшийся специфическим чувством юмора, поблагодарил депутатов «в большей степени за добрые чувства, нежели за сам дар». Сессия началась не особенно удачно.
Бекингем в опасном положении
В окружении короля никто – кроме разве что канцлера Бэкона – не мог даже предположить того, что произошло дальше. В то время никто не проводил опросов и анализа общественного мнения, и зачастую правительство плохо представляло себе это мнение, пока оно не начинало проявлять себя в насилии.
Вместе с тем всеобщее недовольство «патентами» и «монополиями» не было ни тайной, ни новостью. Еще во времена королевы Елизаветы парламент устраивал дебаты на эту тему. Речь шла о привилегиях, предоставляемых отдельным лицам или группам на производство или продажу каких-либо продуктов, либо о наделении отдельных лиц правом предоставлять подобные привилегии от имени короля. Легко понять, к каким злоупотреблениям могла привести подобная система: монополии оказывались видимой причиной повышения цен и обнищания народа. Было известно, что монополисты получают привилегии за взятки и что привилегии эти зачастую даются тому, кто предложил самую большую сумму. В 1621 году самыми непопулярными монополиями, против которых намеревался сражаться парламент, были монополии на торговлю золотой и серебряной пряжей, необходимой для роскошных тканей и вышивок, а также на эксплуатацию харчевен и кабаков. Последняя монополия помогала поддерживать порядок в королевстве, ибо кабаки и харчевни часто становились местом встреч воров и прочих преступников.
Дебаты по этой теме начались в палате общин в первых числах февраля. Приводилась масса свидетельств извращенности системы монополий. Похоже, эта тема куда больше волновала депутатов, чем набор армии для войны в Германии.
Весьма скоро выяснилось, что скандал с монополиями серьезно задевает семейство Бекингема. Эдвард Вильерс имел отношение к монополии на золотую и серебряную пряжу, Кристофер Вильерс – к монополии на управление кабаками. Основным же монополистом считался сэр Жиль Момпессон, шурин Эдварда Вильерса. Имя самого Бекингема не упоминалось («Никто не смог доказать, чтобы хоть один пенни от монополий попал ему в карман», – пишет историк Гардинер, мало симпатизирующий нашему герою {120}), однако его окружение обвиняли напрямую.
Фаворит попросил вмешаться короля. Тот сделал это на свой лад, в своей неподражаемой манере: «Раньше, когда мои подданные хотели испросить милости или подать жалобу, они обращались ко мне или к Бекингему; нынче же, как будто я и не существую, они обращаются в парламент. Позвольте рассказать вам одну басню. В те времена, когда животные еще умели говорить, некая корова жаловалась, что ее хвост слишком тяжел и неудобен. В конце концов ей его отрезали. Однако пришло лето, налетели мошки и слепни, и корова пожалела, что больше не может отгонять их хвостом. Так вот: хвост той коровы – это я и Бекингем. Когда окончится парламентская сессия, вы будете рады, что мы у вас есть и по-прежнему защищаем вас от злоупотреблений» {121}. Тем не менее дискуссия продолжалась.
Тогда вмешался умный и ловкий Уильямс, который уже стал деканом Вестминстера и всегда был готов дать добрый совет. «Не ссорьтесь с парламентом, – сказал он Бекингему. – В конце концов, его роль и состоит в том, чтобы преследовать преступников. Лучше возглавьте это движение. Купайтесь в чувстве настоящего, тогда не утонете. Если Вы станете нападать на парламент, защищая каких-то пташек, то этим откроете шлюзы и рано или поздно утонете в этом потоке. Пусть лучше этот Момпессон и этот Майкл [32]падут жертвой собственных злоупотреблений, вместе с ними пошлите к черту и все монополии. Я насчитал их по списку около сорока, отзовите их все» {122}.