Герцог-дьявол
Шрифт:
– Это была ваша идея, – сказал он.
Воспоминания об их общении в саду проплывали перед ее мысленным взором. Чувственные воспоминания. Аманда попыталась прогнать их: она не собиралась поддаваться его уловкам, однако встала, прошла к нему, наклонилась и прижалась губами к его губам.
Герцог коснулся рукой ее лица. Он удерживал ее, чтобы продлить поцелуй. Он прижал ее еще крепче к себе, и поцелуй все длился и длился.
Удовольствие, которое она испытала, почти лишила ее сил сопротивляться. Ее решимость и риски сегодняшнего вечера оказались слабой защитой против его умения соблазнять. Помимо чисто физического возбуждения, которое она испытывала, ее покорила возможность забыть обо всем и полностью погрузиться в ощущения, которые он способен был в ней вызвать.
Он так сильно сжал ей затылок, что она даже испугалась. Опустив глаза, она увидела, что его другая рука вот-вот коснется ее рубашки.
Аманда оттолкнула его. Она смотрела в глаза, которые стали почти черными от желания. И то, как он глядел на нее, покоряло даже сильнее долгого поцелуя.
И он знал это. Он словно читал ее мысли. Он наклонился к ней и протянул красивую мускулистую руку.
Аманда вернулась к своему креслу.
Казалось, он отреагировал на это без особых эмоций. Наверное, джентльмены полагают, что и в подобных ситуациях они должны сохранять полнейшую невозмутимость. К тому же его зевки свидетельствовали о том, что он понял: это была не самая удачная его попытка.
– Что вы делаете, когда не занимаетесь своими служебными обязанностями, не сбегаете на балы и не встречаетесь со мной?
Опять разговоры. Опять любопытство, но он явно засыпает. Время и шампанское делали свое дело.
– Читаю.
– Жаль, что вы сразу не сообщили об этом Гарри. Он бы это оценил. – Последние слова поглотил сильный зевок.
– Кроме того, я пою.
– Вот как? Выступаете на сцене?
– Вы шутите! Если я даже не могу свободно отправиться на вечеринку, едва ли я могу осмелиться выступать на сцене.
– В таком случае кому же вы поете?
– Самой себе.
– Как печально, что вы можете петь только самой себе. А почему бы вам не исполнить что-нибудь для меня? Я буду для вас самой благодарной аудиторией, способной по-настоящему оценить ваш талант.
– Если вы действительно этого хотите, я спою для вас. Только вот я не привыкла к слушателям. Поэтому вам лучше на меня не смотреть. Это смущает.
– Я буду смотреть на огонь камина.
И он перевел взгляд на камин. И Аманда завела старинную шотландскую народную песню. Герцог не смотрел на нее, она же внимательно разглядывала его. Она пела, наблюдая за тем, как тяжелеют его веки, когда песня приближалась к концу.
Когда же Аманда закончила балладу, он уже сладко спал.
Глава 5
Она стояла у окна, глядя на улицу, а ее шаль и тапочки падали вниз, в пустоту. Легкий ветерок подхватил шаль, и она поплыла по воздуху подобно призраку в лунном свете, а обувь исчезла где-то за стеной. Теперь на ней оставались только брюки и рубашка. Аманда была преисполнена решимости.
«Не так уж высоко, – сказала она себе. – И не так уж далеко».
Это помогло ей успокоиться, но только идиот стал бы полностью игнорировать опасность, угрожавшую ей.
«Стоит этому научиться, и уже никогда не забудешь». Именно так наставлял ее отец, когда приступал к обучению своему ремеслу. Тогда ей едва исполнилось восемь.
«Резко прыгай вперед, отталкиваясь ногой, отставленной назад, Мэнди, и смотри на свою цель, никогда не опускай глаза на землю. Всегда заранее знай, за что ты ухватишься, когда приземлишься».
Тогда все это представлялось ей игрой. Кто бы мог подумать, что Чарлз Уэверли рассчитывает использовать собственного ребенка в гнусных преступлениях?
Он был красивым, хорошо воспитанным мужчиной. Прекрасно владел языком, как английским, так и многими диалектами. Он казался своим в любом месте, от вечеринки в Мейфэре до сельской пивной. Его шарм и уверенность в себе были его главными козырями в избранной профессии.
И то и другое родилось вместе с ним. Аманде было известно, что ее родители происходили из хороших семей, владевших приличной собственностью. Возможно, если бы однажды они не встретили друг друга, их судьбы сложились бы совсем по-другому: нормальные законопослушные семьи и достойные дети, – однако в их браке сошлись воедино две стихии.
Поначалу им везло: и это тоже казалось игрой, – но постепенно воровство стало профессией. Они не были карманниками, хотя облегчить бумажник прохожего для них не составило бы труда. Они занимались тщательно организованным похищением ценностей из богатейших домов и сложными аферами, в которых их жертвы даже не подозревали подвоха.
Аманда помнила, как ее родители, одевшись так, чтобы сойти за светскую пару, уходили из дома. Она и не догадывалась, что они незваными идут на бал или вечеринку. И пока хозяева будут полностью заняты своими гостями, кто-то из них незаметно проберется наверх и похитит фамильные драгоценности.
Проходили годы, и ни тени подозрения не падало на родителей Аманды. Никто не пытался их остановить. Во многих случаях, как объяснила Аманде ее мать спустя много лет, жертвы даже не замечали, что у них что-то пропало. Могли пройти месяцы, прежде чем та или иная дама вдруг обнаруживала пропажу колье или джентльмен – исчезновение серебряной табакерки, инкрустированной золотом. Ведь на самом деле это даже воровством было трудно назвать, так как пострадавшие часто и не помнили о том, что у них украдено.
Но вот однажды, когда Аманде исполнилось двенадцать лет, ее мать прибежала домой вне себя от беспокойства: кто-то застал ее супруга за «работой». Папаше удалось сбежать лишь чудом благодаря умению совершать прыжки из окна.
Всю ночь они с тревогой ожидали его возвращения. Смог ли он удачно приземлиться? Или упал на землю, разбился и все еще лежит там, искалеченный, корчась от боли?
Наконец на рассвете он вернулся домой. Со своей злосчастной добычей, браслетом. Его придется разобрать. Ведь о пропаже безделушки уже известно. «И какое-то время мне нужно будет скрываться, – заметил отец. – Ты возьмешь девочку, а примерно через год я вас найду».