Герцог и я

Куин Джулия

Дафна по-другому истолковала его затрудненную речь, молчание и решила, что ее долг по возможности утешить

Несчастного.

— Мужчины слишком серьезно относятся к таким вещам, — сказала она. — Но прошу вас, не надо…

— Да, не надо, потому что это полная чушь! — отчетливо выкрикнул он. — Вздор! Она вздрогнула.

— Что?

— То, что вы слышите! — Его глаза сузились, в них мелькнула злость. — Интересно, от кого вы узнали, какие веши волнуют мужчин? От вашего братца?

— Нет, от мамы.

— От

вашей матери? — Саймон вскочил с постели, полный негодования. — Она объявила вам, что я импотент? Это называется таким словом? Мать не упоминала его.

— Что же она говорила? Чем забивала вашу голову?

— Не сердитесь так. Она ни словом не упоминала о вас, а говорила только вообще.

— И что именно?

— Не так уж много, — честно призналась Дафна. — Я хотела бы услышать намного больше.

— Вот как? О чем же?

Он спрашивал так настойчиво, что Дафне поневоле пришлось отвечать:

— Ну, она объяснила мне, что матримониальный акт…

— Ваша мать назвала это актом?

— Разве его называют по-другому? А как?

Саймон отмахнулся рукой от ее вопроса и повторил свой:

— И что же вам было сказано об этом акте?

— Она сказала мне, что он… как бы вы его ни называли…

Саймон не мог не оценить ее чувства иронии, тем более при данных обстоятельствах, и с трудом подавил удовлетворенную усмешку.

— …что он, — продолжала Дафна, — предназначен для деторождения и…

— Только для деторождения? — прервал он ее. Дафна нахмурилась, припоминая.

— Кажется, да. Но, по-моему, мама сама не была в этом до конца уверена.

— Значит, не до конца?

Предмет разговора был так смутен для нее, что она не уловила насмешки. Сейчас она хотела одного: защитить свою мать.

— Мама старалась объяснить, но, видно, ей было трудно говорить со мной на такую тему.

— Это после восьмерых детей, — не сдержался он. — Или она уже забыла…

Он осекся, поняв, что зашел слишком далеко, но Дафна снова не поняла его сарказма.

— Я так не думаю, — ответила она серьезно. — Потому что когда я спросила про всех ее детей и не значит ли, что она совершала это… этот акт, — твердо выговорила она, — только восемь раз…

После этих слов Дафна умолкла в смущении.

— Продолжайте, — поощрил ее Саймон сдавленным голосом. Сдавленным не от гнева — от сдерживаемого смеха. Дафна взглянула на него с беспокойством:

— Что с вами? Опять нехорошо?

— Со мной все в порядке.

— Но голос какой-то странный…

— Просто поперхнулся. Я с интересом слушаю вас.

— Так вот, — продолжала она, — когда я спросила про эти восемь раз, мама как-то забеспокоилась…

— Значит, вы все-таки спросили? На этот раз модуляции его голоса не обманули ее. Она с негодованием взглянула на Саймона.

— Вы смеетесь?

Он с трудом сжал губы.

— Нет,

с чего вы взяли? — Для большей убедительности он затряс головой.

— По-моему, — сказала она возмущенно, — я задала ей не такой уж дурацкий вопрос. Ведь у нее восемь детей. И она все-таки ответила мне… Да что с вами?

Он уже не мог сдерживаться — кивал головой, махал рукой, было непонятно, смеется он или плачет.

— Ох, не надо… не надо больше… — выговорил он наконец. — Прошу вас.

— Я молчу.

Дафна уселась с оскорбленным видом, сложив руки на коленях и предоставляя Саймону возможность вдоволь насмеяться.

Нужно отдать ему должное — он постарался как можно скорее овладеть собой и не затягивать приступ неудержимого смеха. Успокоившись, он сказал:

— Я, конечно, догадывался, что не следует пускаться с вами в обсуждение подобных вещей и что я пожалею, если начну. И я действительно жалею и прошу простить меня. Но ответьте хотя бы, почему вы решили, что я… — он содрогнулся, — что я не могу выполнять свои супружеские обязанности?

— Но вы же сами говорили, что не можете иметь детей! Ни капли веселости не осталось в его лице.

— Дафна, существует много причин, по которым супругам не следует иметь потомство. — Он разъединил ее руки, сложенные на коленях, начал гладить пальцы. — А вообще, — спросил он ласково и серьезно, — вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, что происходит между мужчиной и женщиной в интимной жизни?

— Пожалуй, нет, — откровенно призналась она после некоторого раздумья. — Вас это может удивить, потому что у меня три взрослых брата и мама. Она пыталась мне вчера что-то…

— Ни слова, прошу вас, об уроках, преподанных вашей матерью, — произнес он сдавленным голосом, который довольно явно свидетельствовал о новом приступе смеха. — Иначе я…

— Вы опять смеетесь надо мной, Саймон? — надменно спросила она, и ее тон рассмешил его еще больше.

— Нет, нет, — попытался он уверить ее между новыми взрывами хохота.

— Тогда почему же?

— Ох, Дафна, — выговорил он наконец, — вам еще многому нужно учиться в этой жизни.

— Но разве я против? — возразила она тоном прилежной ученицы, что не убавило его веселости.

И все же в эти минуты его не покидала трезвая мысль о том, что вполне можно было бы избежать этой нелепо-веселой сцены, если бы юных девиц в их домашнем кругу не ограждали в такой степени от реальностей жизни. В том числе и семейной.

Он наклонился ближе, заглянул в серьезные глаза Дафны.

— Я научу вас, — прошептал он.

Она почувствовала, как что-то екнуло у нее в груди и тепло разлилось по всему телу.

Не сводя с нее глаз, он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Я сделаю все, — повторил он, — чтобы вы многое поняли и многое полюбили.