Гермоген
Шрифт:
Но Жолкевский с ловкостью царедворца уклонился от прямого ответа.
Почему Филарет с таким волнением говорил о том, что царя Василия привезли в Польшу в светском платье? Он видел в этом дурной знак. Мирского человека легче погубить, нежели инока, ибо инок принадлежит Богу, а мирской человек — людям. Филарет понимал, что и его спасает от расправы только сан. Но кто знает, как долго будут длиться его муки? Ужели до самой смерти, как предсказал ему однажды волхв?
Не напрасно ли он смеялся над этим предсказанием?
12
Гермоген
Незадолго до кончины с ним произошёл случай, который внёс драматическое разнообразие в его печальную жизнь. Но сначала небольшая предыстория. Ополченцам стало известно о доносе на них Сигизмунду бояр-изменников. В грамоте королю они называли ополченцев непослушниками и ворами, доносили королю на новгородцев, казнивших сына Михайлы Салтыкова, Ивана.
Убедившись во враждебных происках бояр, ополченцы начали искать союзников на стороне. Вскоре они получили предложение о помощи Якова Маржерета, но, нимало не сомневаясь, отвергли его, ибо знали, что при царе Василии он пристал к Вору, позже пришёл с гетманом и кровь христианскую пуще польских людей проливал. За это Сигизмунд приблизил его к себе и велел быть в раде. Зная это, ополченцы написали такой отказ товарищам Маржерета: «Мнится нам, что Маржерет хочет быть в Московское государство по умышлению польского короля, чтоб зло какое-нибудь учинить».
Оставались казаки, которым ополченцы тоже не доверяли, но всё же решились принять их помощь, уповая на союз с православными людьми.
«Отчего же не попытаться укрепиться с ними договором?» — думал Пожарский. И решился.
Ас Гермогеном в ту пору произошёл любопытный случай, позволяющий судить о том, что сулил ополченцам союз с казаками.
Гермоген стоял на молитве, когда послышался грохот отбиваемого запора и в келью вошёл великан. При слабом свете луны (свечей не давали) он разглядел казака довольно свирепого вида, и услышал грубый голос:
— Пани казали, то не поп, то сам сатана сидит у кельи. Думаю, дай побачу!.. Чи е тут кто, чи нэма?
— Кто ты будешь, добрый человек? — спросил Гермоген.
Только теперь разглядел казак молящегося в углу монаха. Гермоген медленно поднялся с колен, и казаку бросилась в глаза большая борода и худая ряска.
— Добрый человек, кажешь? Отнюдь!.. Я не с добром до тэбе прийшов. Хочу побачить всей беды заводчика. Или не через тебя кровь христианская проливается?
— Кто ты, добрый человек? — повторил свой вопрос Гермоген.
И такое смирение, такая кротость были в голосе патриарха, что казак подумал: «Не, то не сатана!»
— Я купец, а по-нашему торговый человек из Чернигова, попал в казаки и через то прийшов пид Москву. Прозываюсь Богдан Божко. А ты, значит, патриарх... А я чув, ты сатана. Да бачу, ты Богу молишься, яко православный человек. Дозволь спытать тебя, чего ты у Бога просишь?
— Молитву воздаю Господу нашему, дабы даровал победу над хищниками нашего спасения, польскими и литовскими людьми, и одоление над непослушниками нашими...
Всматриваясь в лицо казака, Гермоген продолжал:
— По Христову слову встали многие нехристи, и в их прелести смялась вся земля наша, встала на междоусобную брань... И ты не от наместника ли польского Гонсевского пришёл брать меня?
— Нету ныне Гонсевского, — ответил Богдан. И, присвистнув, добавил со смешком: — Гуся сменили на Струся...
И, видя, что патриарх не понимает его, пояснил:
— Новый польский наместник Струсем прозывается. Он ноне всему голова на Москве... Думали, полегшает при нём, а оно всё хуже да хуже... Сидим тут в обаде, голод почал стискати. Почали псов да кошек йсты! И хоть гроши у кого е, да купуваты чого нэма. И дороговля великая стала. Пехота да нимцы почали людей резати да йсты... Пленных, тых всех поели.
Гермоген чувствовал, как ослабели вдруг ноги, и опустился на своё жёсткое ложе. Не мара ли какая напала на него? Голова его упала на грудь, и он на миг забылся. Очнувшись, потянулся дрожащей рукой к кувшину с водой. Богдан помог ему напиться, приговаривая:
— Ой, Божечко ж мой!..
Холодная вода вернула Гермогену силы. Тем временем Богдан достал из-за пазухи тряпицу, протянул Гермогену:
— Тут шматок мёду. Возьми, святый отче!
Гермоген отстранил подарок рукой.
— Да возьми, — настаивал Богдан. — Ось вин мени даром достався... Чуешь, яко воно було... Казак Горобец с жолнером вломились в дом болярина Мстиславского и почали шарпати, ищучи живности. Болярин почал их гневливым словом поминати. Горобец ударил его кирпичом у голову. Я на карауле в тот час стоял. Чую крик, лаянье. Пока добег до хоромов, бачу, болярин на полу. Я плеснул ему холодной воды, влил в глотку горилку. Очухався, а то мало не вмер. Тут и жинка его вбежала да послала за доктором. Ну а мени за спасение чоловика своего мёду дала... Довели до наместника Струся. Так, мол, и так, казак с жолнером ледве душу князя не загубили. Струе приказал поймать казака с жолнером. Обоих повесили на шибенице, а поховать не прийшлось. Пехота срезала, на куски разрубили да съели...
— Ты бы шёл к своим казакам, Богдан... Не было бы тебе худа какого.
— Худа? Мени?! Да я сам кому хошь худо зроблю! А тебя, моя святость, я видсиля на руках вынесу да сховаю в хати своего побратима.
Богдан уже забыл, что пришёл в эту келью (вломился!), дабы «своими очима» поглядеть на «сатану», он жалел патриарха, «як своего батьку».
— Спасибо, добрый человек, але я повинен оставаться в келье. И пока ты ещё здесь, скажи, кто тот Горобец?.. Я знал старбго Горобца...