Гермоген
Шрифт:
Немного отойдя назад, Гермоген поднял на владыку почтительный взгляд. Он был без митры, в домашнем платье. Резкие морщины говорили о твёрдом, может быть, суровом нраве, но добрый взгляд светлых глаз смягчал это впечатление. Гермоген знал: что владыка скажет, так тому и быть. Митрополиты именовались «начальниками всей Русской земли», были милостивы, но и строги.
Владыка опустился на широкую скамью и указал Гермогену место рядом с собой.
— Господу было угодно спасти тебя от губительного огня и меча, — издалека начал он. — Вижу в этом Божье указание,
— Грешен, владыко, ежели сей упрёк слышу из твоих уст. Не ведаю, однако, какие мои грехи разумеет владыка.
— Поведай для начала, пошто немирно живёшь с Феофилом. Творишь ему преткновение по службе.
Увидев недоумение в лице Гермогена, спросил:
— Или непочтительность к духовной особе не есть преткновение?
— Святые уста твои, добрый владыка, изрекают истину, и сия истина ведома мне с детства. Покойным родителем моим научен с детства быть почтительным ко всякому человеку, ежели он не супостат и не слуга дьявола. Я Феофилу не злодей. Да будет Бог между нами!
Иеремия молчал, перебирая чётки. Он, кажется, понимал справедливость слов Гермогена. Феофил склонен к напраслине и злословию. Только бы уму человека и духу его поругание было.
— Поведай правду, как учинилось немирное дело в твоей обители?
Гермоген рассказал. Иеремия слушал, перебирая чётки, что было, знаком волнения владыки. Наконец произнёс:
— Ежели противиться царёвым посланцам, нескончаемая война будет. Господь наставляет нас быть покорными всякой власти.
— Дозволь, владыка, сказать слово несогласное. Опричнина — власть от лукавого.
— Но они под рукою помазанника Божьего. И, обличая их, не досаждаем ли царю?
— Пусть так. Но и святой Филипп, митрополит Московский, почитал своим долгом досаждать ему этим.
Иеремия посмотрел в окно, прислушался и тихо произнёс:
— Не всякая правда угодна Богу.
— Я, худой разумом смиренный пастырь, припадаю к слову правды святого Иоанна Златоуста. Он повелел чтить земного царя и земные власти, но посылал гнев на головы тех, кто хулит Царя Небесного, он, святой, дозволял убийство тех, кто растлевает веру. А что такое разорение церквей и гонения на православных, как не хула на Царя Небесного?!
— Усмири свой гнев, Гермоген, дабы не подвергать мучительству ни в чём не винных людей! Станем скорбеть, но не обличать. Думай о горнем!
И, проводив гостя до двери, благословил его и добавил наставительно:
— Кто много врагов имеет, не обрящет друга в нужде.
Позже Гермоген не раз вспомнит эти слова. Они станут пророческими в его судьбе. Во все дни его жизни врагов у него будет больше, чем собак. И не окажется рядом людей, которые могли бы спасти его от гибели. Но, видно, самому Богу было угодно, чтобы в годы бедствий народных духовным наставником и пастырем на Руси был человек твёрдый и неуступчивый.
25
При неверном свете лампады она вглядывается в его лицо. Оно дышит мужественным спокойствием. Так отчего же она так неспокойна? Отчего же в трепете закрытых век ей чудится наближение беды? Прикрыв его рядном, она заснула, когда запели первые петухи. Разбудил её голос во сне:
«Ксения, готовься предстать перед Богом!»
Вот оно, то, о чём она неотступно думала. Пришли её последние денёчки на земле.
Быстро одевшись, она вышла в комнату, где Гермоген только что облачился в ризу, чтобы идти к заутрене.
— Батюшка! Послушай меня, милостивец! После заутрени тотчас иди домой! Чует моё сердце недоброе.
Он хотел пошутить над её страхами, но в лице её была такая печаль, что он сказал только:
— Не бери греха на душу, матушка, не пророчь!
И, перекрестив её, вышел со двора. Занятый своими мыслями, он не сразу заметил, что северо-восточная часть неба затянута дымом, а внизу, словно зарницы, пробиваются вспышки огня. Кто-то рядом крикнул:
— Батюшка! Никак пожар!
Оглядевшись, Гермоген смятенно подумал: никак горит? И где-то неподалёку от кремля.
Так начинался памятный в Казани пожар 23 июня 1579 года. Надо было думать, как спасать людей и город. Не дай Бог, подымется ветер. Тогда и Тезицкий овраг не спасёт, огонь и через болото достанет. Дотла выгорит весь город.
И вот загудел тревожный колокол. Люди бежали кто с ведром, кто с топором или лопатой. Поднялись все улицы, на которых жили «сведенцы» из разных русских городов. Тушить пожар бежали балахонцы, суздальцы, вологжане, тверитяне, борисоглебцы. Казань, что означает «котёл», была расположена в низине, узкие улочки и кривые переулки стиснуты, словно в яме. Случись беда — и люди в западне. Огонь вот-вот подберётся к тюрьме. А тюремные запоры крепки, и тюремщики не решаются открыть ворота. И только слышно, как несутся оттуда отчаянные крики о помощи:
— Отцы наши, милостивцы! Не дайте сгореть заживо!
Но людям было не до них, да и не было у них власти выпустить несчастных злодеев на волю. Суматоха была неописуемой. Одни спешили спасти добро, вытаскивая из домов всё, что успевали отнять у огня, другие крушили балки, брёвна, доски, кидали на огонь сырую землю либо плескали воду. Не обошлось и без грабителей. Позже летописец заметит: «Ногаи бесстыжие на похищение, яко бесы, устремлялись». Да находились наглодушные и среди русаков.
26
Спалив дотла кремль и прилегающие к нему районы, огонь дальше не пошёл. Выгорела северо-восточная часть города да отдельные домики на спусках к оврагу. Вместе с церковным служкой Гермоген вышел к погорельцам, обещал посильную помощь из приходской казны, утешал в беде. Кругом раздавалось:
— Батюшка, послушай меня, милостивец!
Он видел, что люди нуждались не только в подмоге, но и в утешениях.