Герои Брестской крепости
Шрифт:
К 11 часам утра отряд Виноградова сосредоточился на исходных позициях — близ трехарочных ворот цитадели. Заметив движение в этом районе, гитлеровцы принялись обстреливать его из артиллерии, но Виноградов умело укрыл своих бойцов. К полудню все было готово, и лейтенант явился к Зубачеву и Фомину, прося разрешения начать операцию.
В то время как пулеметы из окон казарм ударили по немецким огневым точкам, расположенным на земляном валу по ту сторону Мухавца, Виноградов во главе своих бойцов рывком преодолел мост. Ворвавшись на вал, отряд подавил огонь врага и тотчас же двинулся на восток по берегу реки. Идти пришлось с упорным боем, но уже вскоре Виноградов вывел своих людей за внешние валы крепости. С минуты
К семи часам вечера наполовину поредевший отряд вышел к южной окраине Бреста, где пролегало Московское шоссе, по которому в это время потоком шли колонны гитлеровских войск. Было еще светло, и противник сразу заметил группу Виноградова. Развернулась в боевые порядки вражеская пехота, охватывая отряд кольцом, на прямую наводку выезжали орудия, и сзади с ревом подходило десятка полтора фашистских танков.
Они были застигнуты на открытом поле и, заняв круговую оборону, приняли бой. Но бой этот был слишком неравным, и вскоре группа Виноградова оказалась почти полностью уничтоженной, а тяжело контуженный командир и несколько истекавших кровью бойцов без сознания попали в плен.
Главному ядру защитников цитадели так и не удалось прорваться вслед за отрядом Виноградова, Гитлеровцы успели перебросить к месту прорыва новые силы и прочно закрыли пробитую брешь. Отряд Фомина и Зубачева, попытавшийся форсировать Мухавец, был отброшен назад с большими потерями.
Но намерение прорвать кольцо осады не было оставлено. Командиры приняли решение организовать теперь прорыв под покровом ночной темноты, и с тех пор эти попытки предпринимались каждую ночь.
В самую темную, предрассветную часть ночи два больших отряда, разделенных между собой воротами, готовились к броску вдоль всей линии северных казарм. Одной из этих групп прорыва командовал полковой комиссар Фомин, другую возглавлял старший лейтенант Бытко. В то же время часть бойцов под командованием Зубачева занимала позиции у окон второго этажа, готовясь огнем поддержать атаку товарищей.
Отражаясь в спокойном ночном зеркале Мухавца, на противоположном берегу то и дело взлетали цепочки ракет, и в их колеблющемся свете за рекой виднелась черная стена земляного вала, занятого немцами. Время от времени оттуда, из-за вала, протягивались в сторону Центрального острова светящиеся пунктиры трассирующих пуль и доносились короткие очереди пулеметов, иногда в ночном небе слышался свистящий шелест пролетающих над казармами снарядов и во дворе грохали взрывы. Стоя в простенках у окон, выходящих на Мухавец, собравшись группами у ворот, бойцы чутко вслушивались и всматривались в очертания противоположного берега, напряженно ожидая команды. И когда, наконец, по всей линии атаки со скоростью электрической искры проносилась команда «Вперед!», люди разом бросались на мост, выскакивали из окон на берег и, поднимая над головой оружие, стремительно шли по вязкому, илистому дну Мухавца без выстрелов, без криков.
Но им удавалось выиграть всего несколько секунд. При свете ракет противник почти тотчас же обнаруживал атакующих. Огоньки автоматных и пулеметных очередей сверкали по всему гребню вала, Мухавец закипал под пулями, и на мост с двух сторон обрушивался многослойный огонь пулеметов. Только тогда по всей линии атаки раскатывалось злое, яростное «ура», раздавались первые выстрелы и бойцы Зубачева из окон казарм начинали обстреливать огневые точки на валу.
Удержать огнем этот первый натиск атакующих бойцов было невозможно. Люди тонули в темной воде Мухавца, падали на мосту, но мимо убитых и раненых сквозь пулеметный огонь неистово рвались вперед другие, строча из автоматов, забрасывая гранатами противника на валу. Бойцы врывались на вал, яростно работая штыками; и здесь
Но поблизости, за валом, у немцев наготове стояли подкрепления. Свежие роты автоматчиков бросались на помощь своим, и тотчас же сказывалось численное и огневое превосходство противника. Продвижение атакующих приостанавливалось, и командиры, видя, что дальнейшие попытки привели бы к большим и напрасным потерям, отводили остатки своих отрядов назад, за реку. Удрученные неудачей, подавленные гибелью товарищей, люди возвращались в казармы, чтобы на следующую ночь с еще большим упорством повторить попытку прорыва. Так продолжалось несколько ночей подряд, но с каждым разом атакующих становилось все меньше. Противник подтягивал на опасное направление все новые силы, и кольцо осады уплотнялось. Но какой бы дорогой ценой ни оплачивались эти попытки, они были последней надеждой осажденных, и в их отчаянном натиске выплескивалось наружу все, что переполняло сердца бойцов, — неудержимая, ищущая выхода ненависть к врагу, жгучее желание сойтись с ним грудь с грудью, поразить его своей рукой.
Наконец всем стало ясно, что дальнейшие атаки приведут только к полному истреблению гарнизона и ускорят захват крепости противником. Ночью 28 июня очередная попытка прорыва была отбита немцами с особенно большими потерями для атакующих, и в казармы вернулась едва ли половина людей. И тогда одни из бойцов, сопровождавший Фомина, при свете очередной немецкой ракеты увидел, что исхудалое, заросшее и закопченное лицо комиссара мокро от слез. Комиссар, все эти дни неизменно сохранявший спокойствие и уверенность, невольно передававшиеся бойцам, сейчас плакал слезами гнева и отчаяния, в которых как бы слились воедино и сознание своего бессилия спасти людей, и острая душевная боль при мысли о погибших, и щемящее предчувствие неизбежной и мрачной судьбы тех, кто пока еще оставался в живых.
Никто другой не заметил этих слез, и комиссар тотчас же справился с минутной слабостью, — уже вскоре все услышали его обычный ровный голос, отдающий распоряжения. В конце концов даже тогда, когда все надежды вырваться из окружения были потеряны и почти не оставалось веры в то, что на помощь подоспеют свои, борьба все-таки сохраняла свой последний смысл. Цель была в том, чтобы продержаться как можно дольше, сковывая силы противника у стен крепости, и уничтожить в боях как можно больше врагов, дорого продавая свою жизнь.
С этой ночи попытки прорыва на участке 44-го и 84-го полков были прекращены.
Такое решение было продиктовано не только большими потерями осажденных, но и нехваткой боеприпасов. В обороне можно было более расчетливо, экономно тратить патроны и гранаты, добывать которые удавалось теперь лишь с невероятным трудом.
То, что вначале было найдено в уцелевших или полуразрушенных складах боепитания, скоро израсходовали, отражая непрерывные атаки врага. Бойцы ухитрялись пополнять запасы даже из тех складов, которые горели и где поминутно в огне рвались с громким треском запакованные в ящиках патроны. Люди бесстрашно бросались в огонь и, ежесекундно рискуя жизнью, выхватывали ящики из горящих штабелей. Но и этого не могло хватить надолго.
День ото дня недостаток боеприпасов давал себя чувствовать все сильнее. Каждая граната, каждый патрон были на счету. Если боец падал убитым, не израсходовав своего боезапаса, его патроны и гранаты тотчас же брал другой. С первых же дней стали снимать оружие и подсумки с патронами с убитых гитлеровцев. Пробираясь ползком под огнем, бойцы обшаривали каждый труп в немецком мундире, и как ни сильно мучали людей голод и жажда, руки первым делом тянулись не к фляжке с водой, не к пище, которую можно было иногда обнаружить в карманах убитых. Сумка с патронами, автомат и гранаты на длинных деревянных ручках были самыми желанными находками.