Герои на все времена
Шрифт:
Вчера еще.
Ночная буря сорвала крыши на многих хатах, повалила немало деревьев и не пожалела крест. Сейчас он распластался в мокрой траве, похожий на подбитую птицу, и дождь наотмашь лупил по нему крупными каплями.
Проезжавший мимо Сымон, сын шляхтича-однодворца Карпа, не увидел лежащего креста — широкополая шляпа, надвинутая на глаза, закрывала лицо от дождя. Лишь мелькнуло у юноши смутное ощущение, что не хватает чего-то привычного и родного. Мелькнуло и исчезло, унесенное новым порывом холодного ветра. Сымона больше волновало,
Первыми их заметили аисты, жившие над хатой одноногого Михны, любатынского старосты. Они заклекотали тревожно, закружились над хатой, будто надеялись белыми крыльями прикрыть дом от приближающейся беды.
Михна, столярничавший во дворе, отложил пилу и глянул в сторону леса. Глянул — и обмер. По едва-едва зазеленевшему полю вприпрыжку неслись мохнатые серые тени.
Не люди.
Не волки.
Волколаки.
— Беда! — истошный вопль рванул воздух над деревней. — Беда, люди!
Враз всполошились собаки, до того словно спавшие. Бешеное, взахлеб, брехание заметалось между хатами, ударяясь о стены и заборы. Спустя мгновение взвился многоголосый бабий вой и детский плач. А за ними — яростная ругань мужиков.
Михне в бойне под Грюнвальдом отсекли ногу по колено, и жив он остался лишь благодаря хладнокровию и выдержке. И сейчас он не позволил себе заробеть — подхватил с земли топор и быстро заковылял к хлеву. Рывком распахнул дверь, ухватил свинью за ухо и выволок визжащее животное наружу. Пусть пропадает! Люди важнее!
В соседнем дворе с крыльца скатилась перепуганная Ганна, держа на руках плачущего Янака. За ней выскочил хозяин — Зьмицер, с вилами наперевес. Его глаза безумно шарили по двору.
— Выгоняй свиней! — крикнул староста. — И к амбару! Бегом!!!
Сосед рванулся к хлеву. Раздался истошный визг, и на двор выскочили два кабана. Зьмицер безжалостно тыкал их вилами. Хорошо! Кровь привлечет волколаков.
Зьмицер несколькими прыжками догнал жену, выхватил у нее сына и, крепко держа Ганну за руку, помчался к амбару. Любатыньцы возвели его совсем недавно, на толоке — всем миром. Сложили из крепких бревен, глиной обмазали, крышу черепичную сделали — и зерно хранить можно, и в годину лихую укрыться.
Из дворов выскакивали люди, и Зьмицер, божась и ругаясь, гнал всех к амбару.
Михна оглянулся — волколаки достигли плетней, отделявших огороды от поля, а трое самых прытких уже были в его дворе. Коротко порыкивая, двое погнались за удирающей свиньей. Третий, вытянув когтистые лапы, ринулся к старосте.
Заученные с детства приемы не подвели шляхтича — он шагнул в сторону и ударил топором снизу вверх, под челюсть зверюге. Хрустнули кости, голова волколака запрокинулась, и серая туша рухнула в грязь. Михна сплюнул на труп и
За его спиной рекой разливался ликующий вой — волколаки дорвались до хлевов и курятников.
До людей нечисти пока не было дела.
Михна ввалился в амбар последним. Его тут же оттянули от ворот и заложили засов.
Староста перевел дух, выпрямился и обвел взглядом людей. Солнце еще не село, и свет проникал через десяток окошек под самой крышей. Его хватило, чтобы понять — селяне напуганы и растеряны. И в их глазах Михна видел множество вопросов, на которые у него не было ответов.
«Ну же, староста, — сказал он сам себе, — надо что-то делать. Люди ждут».
Михна откашлялся и спросил в толпу:
— Все здесь?
— Касика мово нету! — сразу же заревела растрепанная молодуха. — За околицей где-то бы-ыл!
Толком от нее ничего узнать не получилось, поэтому староста оставил женщину в покое, предоставив бабам утешать несчастную мать.
— Еще?
— Яни нету, — буркнул Василь-бондарь, молодой хлопец. — Она к колодцу пошла. Я сразу туда кинулся, но нашел только ведро.
— Ну, может, спряталась где. В погребе там или на чердаке. — Михна хотел поддержать парня, но наткнулся на холодный пустой взгляд и поперхнулся словами.
Староста нервно прочистил горло и продолжил:
— Еще?
Люди молчали. Значит, без малого вся деревня, семьдесят две души. Вроде и радоваться надо, что уцелели, да только нету радости. Рано еще.
— Что делать будем, Михна? — подал голос Карп, такой же шляхтич-однодворец, все богатство которого — тощая лошаденка да доспех посеченный, еще с Грюнвальда оставшийся. И ручница в нестарых, крепких руках.
— Я так думаю, — осторожно начал Михна, — до утра мы тут пересидим. Волколаки до нас не доберутся. Не до нас им, слышите?
Люди слышали. Тоскливое мычание убиваемых коров, истеричное кудахтанье куриц, пронзительный визг свиней, безумный лай и скулеж собак — и над этим сквозной нотой несся торжествующий, переливчатый вой и рык нечисти.
— Ой, худоба моя, Милка бедная-а, — запричитала бабка Гэля, — что ж с тобой будет?…
— Молчи, старая, — шикнул на нее муж, дед Антось, — самим бы живыми остаться.
— До утра мы всяко продержимся, — незнамо зачем повторил Михна, — а там, глядишь, волколаки и уйдут.
За воротами мелькнула серая тень, и селяне услышали хриплое дыхание. Дверь дрогнула от сильного удара — волколак пробовал ее на прочность. Недовольный результатом, он зарычал и отошел. Совсем недалеко.
Михна припал к щели между досками — волколак сидел на корточках в нескольких шагах от амбара и лениво вылизывал окровавленную шерсть на груди. К нему вразвалку подтягивались другие. У многих морды были измазаны свежей кровью. Некоторые тянули в лапах шматы сырого, дымящегося паром мяса и отгрызали куски прямо на ходу.