Герои на все времена

Раткевич Элеонора Генриховна

Тот же черно-белый пол, что и четыре года назад. Разве что к стуку каблуков добавилась трость. И за спиной — целый эскорт с тяжелыми носилками и сундуками. В эскорте — только самые проверенные его люди, остальным запрещено сходить на берег. И болтать тоже запрещено. Он должен первым все рассказать, а там… Там — посмотрим.

Теперь это большой и светлый зал, яркое весеннее солнце бьет в окна, заставляя голову кружиться еще сильнее. Прекрасная женщина на троне. В золотом и белом. Случайность?

— Встаньте, сударь. — Она улыбается. — Мы рады вас видеть в добром здравии.

— Ваше величество, вы слишком добры, — еще раз кланяешься ты и делаешь знак своим людям.

Дальше все пестро, ярко и шумно — от экзотических пряностей и фруктов, от никогда

не виданных на Островах зверей и птиц, от необычных мехов и странных, роскошных в своей дикости туземных статуэток. Строгий церемониал нарушился — ее величество смеется и удивляется как ребенок.

Смешно смотреть на них всех, и еще очень болит голова. До рукава робко дотрагивается Никки. Что? Надо говорить?

— А что в них? — Королева указывает на оставшиеся два сундука. — Наверное, там золото Эльдорадо?

Началось.

— Ваше величество, в них самое ценное, что мы привезли из нашего путешествия.

Ты киваешь, и крышка первого откидывается. Из него Никки достает и раскладывает прямо на гранитном полу у трона ракушечные ожерелья. Самые разные. Много.

Ты не смотришь на королеву. Тебе достаточно того, что в зале стало невозможно тихо.

— Ваше величество, это — подписанные мирные договоры с вождями тридцати племен Эльдорадо. Они признают себя вашими подданными.

Молчание. Главное — не смотреть на королеву.

Ты снова киваешь, и из второго сундука достают карты. Аккуратно, превосходно сделанные карты всей той страны, что паньольцы назвали Эльдорадо, Страной Золота. Паньольцы ошиблись. В Эльдорадо не было золота, там было только Эльдорадо.

— А это, ваше величество, карты ваших новых земель.

Все. Теперь можно выдохнуть. Ты своего добился. Ты открыл новый мир. И пусть в нем нет золота. Пусть. Теперь уже можно смотреть и на королеву, и куда угодно.

В глазах сидящего рядом с ее величеством канцлера — гнев. Его светлость так рассержен, что не замечает, как стучит костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Мелко, дробно отбивает рваный, понятный лишь ему ритм. Так стучат кости абака, когда ростовщик насчитывает проценты. Боюсь, ваша светлость, проценты с меня можно взять лишь с головой. Вернее, только головой. Надо будет успеть попросить, чтобы Никки пристроили в хорошие руки и не забыли, что мальчишка — свободный человек. К дядюшке его отправить, что ли? Не откажет же старый пират смертнику?

Молчание затягивается. Смотреть на замерзшее лицо королевы становится все труднее. Интересно, тебе отрубят голову или четвертуют? И где? Если на Замковой площади, то там обзор плохой, простонародье будет недовольно… Такое ощущение, что яркий свет от окон расползается… Смотреть больно. Только бы дотянуть до камеры, а там и в обморок можно будет падать…

— Что ж… — В голосе королевы… смех?.. — Я принимаю твое Эльдорадо.

Алена Дашук

ГОЛУБИ ТЕСЛЫ

В рассказе использованы реальные факты из жизни американского ученого сербского происхождения Николы Теслы (1856–1943). Имена и названия сохранены.

Профессор Трамп повертел в руках чуть тронутую желтизной страницу. По ней бежали прожилки туго натянутых строк. «На осенний лист похоже», — подумал профессор. Подобно усердным дворникам по осени, хозяева отелей сгребают такие в солидные охапки. Деловито шуршат ими, решают — сжечь сразу или позволить какое-то время мирно разлагаться, превращаясь в доходный перегной. Трамп усмехнулся — что за нелепая параллель. Вероятно, просто сизая сыворотка нью-йоркского января настоятельно требует разбавить себя каплей чего-то пряного и яркого. Почему бы и не воспоминанием о палой листве?

Осень Джон Трамп любил. Осень пахнет безвременьем и покоем, но при этом тревожит смутной надеждой. Кроны уходят с такой величавой невозмутимостью, что сомнений не остается — они вернутся. Не пройдет и полгода, листья снова угнездятся на своих

кем-то навсегда определенных им местах. Зазеленеют, зашушукаются, рассказывая друг другу, что видели там, за чертой. Их смерть сезонная — нагрянет и отступит. В детстве ничто так не убеждало Джона в бессмертии, как почки, набухающие в апреле на старом каштане, что рос напротив дома. Раскидистый исполин без глупого драматизма умирал в октябре, а весной как ни в чем не бывало воскресал. Джон готов был поклясться — листья на нем появляются те самые, что были сожжены равнодушными дворниками несколько месяцев назад.

Профессора осенило — вот почему он призвал на помощь воспоминания о никогда не умирающих листьях! Две недели как Джон Трамп был вынужден соприкасаться со смертью: письма, рукописи, записки, чертежи, сделанные рукой того, кого уже нет. Будучи ученым, Трамп понимал: смерть — явление естественное, однако длительное соседство с ней даже у убежденного материалиста вызовет желание немного помечтать о бессмертии. Включается обычный защитный механизм — никакой лирики.

— Мистер Трамп, — бряцающий тревогой голос управляющего отелем «Губернатор Клинтон» заставил Джона вздрогнуть, — может быть, все же стоит вывезти сейф? Наш жилец, конечно, был… с определенными странностями, свойственными его возрасту, мог преувеличить, но мы не вправе рисковать жизнями постояльцев.

О несносном клиенте служащие отеля помнили до сих пор, хоть и избавились от него несколько лет назад. В основном посмеивались, читая в газетах измышления чудака о носящихся в космосе со сверхсветовой резвостью частицах и мгновенном перемещении предметов не то в пространстве, не то во времени. Правда, забавно стало уже потом, когда жилец съехал. Пока же старик проживал на их территории, персоналу было не до смеха. Чудачества этого господина озадачили бы кого угодно. Жилец наотрез отказывался есть что-либо, кроме салатных листьев, лука-порея, хлеба и подогретого молока. Требовал сервировать стол заново, если на скатерть усаживалась безобидная муха. Побаивался персиков. Цепенел при одной мысли о микробах, по этой причине запрещал прислуге приближаться к себе на расстояние ближе двух метров. Из тех же соображений выбрасывал единожды надетые воротнички и перчатки, хоть в средствах был, мягко говоря, стеснен. При всей своей нездоровой брезгливости терроризировал весь отель неуемной страстью к голубям. Полчища этих «летающих крыс» кружили у его окон, ожидая пиршества. Мало того что ежедневно в строго определенное время постоялец отправлялся куда-то, набив карманы пакетиками с птичьим кормом, так он устроил голубиную столовую прямо на окнах номера! Навешал на рамы хитроумные (наверняка им самим изобретенные) кормушки и регулярно обновлял в них запас провианта и воды. Как-то вечером в грозу старика сбило такси. Он слег, но и в эти дни не забывал позаботиться о прожорливых пернатых. По его распоряжению нанятые специально для этой цели мальчишки отправлялись к Публичной библиотеке. Там они рассыпали пшено и прочий съестной мусор. Более того, теперь голуби вселились и в его номер. Комната заросла джунглями из металлических и деревянных прутьев, покрылась паутинами прочных сеток. В этой рукотворной чаще царили упитанные птицы. Одни поправляли здоровье, если были изувечены кошкой или человеком, другие просто вели праздный образ жизни. Для одного из пострадавших беспокойный постоялец соорудил замысловатый аппарат стоимостью две тысячи долларов, дабы зафиксировать сломанные крыло и лапку. Бесплатные птичьи кости благополучно срослись, зато счет за проживание остался неоплаченным. Такая беспечность довела хозяина отеля до белого каления. Ко всему, немощный уже в те дни старик обзавелся помощником. Был он старику беззаветно предан, а уж в голубях и вовсе души не чаял. На пару они принялись ублажать пташек с удвоенным рвением. Жильцы сатанели, находя на своих окнах безобразные следы пребывания невоспитанных птиц. Кроме того, шум и, простите уж, непристойный запах. Но любитель пернатых впадал в неистовство, стоило намекнуть, что голубям самое место на помойке, а уж никак не в пределах приличного отеля.