Герои на все времена
Шрифт:
Неповторимое.
Незабываемое.
Фактор молнии?
Основной компонент приворотных чар?
Так, кажется, назвал это Рейф в своей диссертации в той, прошлой жизни?
Да кому нужны все и всяческие приворотные чары — ведь лица девушки, удержавшей тебя на краю смерти, ты и так не забудешь никогда!
Неповторимое.
Единственное.
Ты не забудешь его — ведь у тебя теперь есть время, чтобы не забыть, вот только что времени не было, а теперь оно есть. Потому что левая рука у тебя тоже есть, и ты сам у себя теперь есть — цельный, завершенный… У тебя есть вы оба, ты и она, и потому у тебя есть ты… У тебя есть левая рука, Кэри сжимает ее в своей — единое, неразрывное целое, словно по вашим жилам бежит
И почему-то становится ужасно тихо. Что значит — становится? Ведь и было тихо, ты сам был готов помешаться в рассудке от облепившей тебя тишины. Как же тихо… только Кэри всхлипывает да ветер шелестит травой где-то внизу у стены. Ветер… до чего же хорошо, когда ветер есть и он шелестит. Ветер… и отвесный полуденный зной… и птица какая-то дурная прямо над головой орет… и отчего-то мутит немного и голова кружится. Нет, не «отчего-то» — от слабости… вот теперь можно почувствовать, что тебя на самом-то деле ноги не держат, ощутить, как трясутся и подгибаются колени, как дрожит рука Кэри в твоей руке… Теперь уже можно, теперь все можно, потому что с Маятником покончено… А вот с вами обоими — нет, и можно позволить себе опуститься без сил на горячий от полдневной жары каменный пол Смотровой башни рядом с Кэри, не разнимая рук, и привалиться друг к другу, и сидеть молча, ничего не говорить, просто смотреть на спелую синеву неба, на растрепанную ветром траву, на башенные зубцы, оплавленные, смятые, словно клеклый хлебный мякиш, там, где прекратил свое существование Маятник… Оплавленные, смятые… а это значит, что надо все-таки встать… встать, спуститься вниз и предупредить, чтобы никто покуда и близко не подходил к башне и к примыкающей части городской стены и уж тем более не касался помятого гранита. Эту часть стены и башни надо будет изъять и захоронить, не притрагиваясь руками, а прежде того — обезвредить от магической накипи, насколько это и вообще возможно. Да тут работы по захоронению и обезвреживанию недели на две, не меньше!
Но Маятника Меллы больше нет.
Наверное, это какая-то неправильная победа. Наверное. Маятник ведь полагается отражать, а не уничтожать. Но чего еще и ждать от неправильных героев…
— Кажется, я знаю, чем мы будем заниматься после того, как повенчаемся, — сипло произнес Рейф.
Маятниками, чем же еще. Не одна только Мелла живет от Маятника к Маятнику — но до сих пор никто не додумался, как их надо уничтожать. А если бы и додумался, не смог бы — чтобы суметь, сначала надо оказаться совершенно непригодным к должности Щита, а потом сделать все шиворот-навыворот, и притом не в одиночку. Женатый маг в одиночку отразил бы Маятник. Влюбленный маг вдвоем со своей девушкой, как оказалось, сумел Маятник уничтожить. Он тоже был завершен — они оба с Кэри были завершены… Просто они оказались завершены иначе. Не так, как полагается.
— Чем не развлечение на медовый месяц… — сорванным голосом отозвалась Кэри. — Главное, не забыть опять сделать все неправильно.
Рейфу не пришлось объяснять, о чем он думал. Кэри его и без слов поняла. Это всегда так, когда любишь, — или только если у тебя все не как у людей, а вверх тормашками?
— И госпожу Эссили с собой взять, — добавила Кэри.
— Обязательно, — согласился Рейф. — Куда же магу без тещи. Без нее бы на самом деле ничего не получилось.
Томален не было с ними на Смотровой башне, она всего лишь рассказала Рейфу, что на свете существует Кэри Орсит, — а могла бы и не она рассказать, а кто-то другой. И тем не менее Рейф знал с той же несомненностью, что и Кэри, что без Томален ничего бы не получилось, — знал какой-то странной частью своей души, той частью, с которой он и сам еще не был толком знаком и с которой
Наверное, это неправильное объяснение в любви и неправильное предложение руки и сердца. Наверное. Но чего еще и ждать от неправильных влюбленных…
Не романса же сердцещипательного, в самом-то деле…
Разве что совсем уж неправильного.
Сергей Раткевич
ХРАНИТЕЛЬ РУКОПИСЕЙ
— Ты, что ли, книги из огня спасал?
— Ну я, а что?
Юноша с легкой досадой смотрит на седого как лунь старика. Вот сейчас тот его хвалить да превозносить станет! За то, что он такой сознательный и доблестный и вообще весь такой замечательный. Ведь наверняка станет. За тем и пришел, верно. Юноша смотрит почти с обидой. Он ведь не для того в огонь шагнул… Не для того, чтоб его вот эдак, с утра до ночи… И вовсе он не замечательный, такой же, как все. Ведь каждый же на его месте…
— Это ничего, — усмехается старик. — Я вот в свое время сжег целую библиотеку. Пойдем, поговорить надо.
Теперь юноша смотрит на него с ужасом.
«Сжег целую библиотеку!»
О чем и говорить с таким чудовищем? Как он и вообще дальше-то жить смеет? Да еще и хвастается этим своим «подвигом»!
— О чем нам с вами разговоривать?! — гневно выдыхает юноша.
— Да все о том же… — усмехается старик. — О книгах…
«Рукописи нужно сжечь!» — Старый книжник уж который день твердит себе эту фразу.
Нужно. Необходимо. Нельзя иначе. А не то придут люди короля и… вот только они сжигают рукописи вместе с теми, кто их прячет. Рукописи нельзя прятать. Грех это. Грех великий.
Свитки. Рукописи эльфов. Непостижимые тайны навсегда ушедших бессмертных. Эльфийские рукописи почти никогда не повторяются. Каждая из них уникальна. Бесценна. И даже если первые два слоя совпадают, кто может сказать, что будет в третьем? Во всяком случае, не он. Ему такое счастье недоступно. Не каждому открывается глубинная мудрость эльфов.
Он представил себе все эти восхитительные рукописи, про которые он даже в мыслях своих никогда не смел сказать — мои, представил себе все эти восхитительные рукописи корчащимися в равнодушных ладонях огня, и слезы бессильной ярости потекли из глаз.
«Да как же я могу их сжечь, если они не мои даже, если я всего лишь хранитель, хранитель, и только?!»
Бессильный гнев сжал кулаки.
Рукописи кричали от боли.
— Боже! Да я дьяволу готов их отдать, лишь бы они уцелели! — давясь слезами, прошептал он.
Раздался такой грохот, словно в дверь саданули ногой. Старик сжался от ужаса.
«Они пришли!»
«Пришли!»
«Люди короля!»
«Пронюхали!!!»
«Кто-то видел! Видел и донес!»
— Мужайся, господь услышал твои молитвы! — донеслось от двери.
— Вы… вы кто? — жалко выдохнул несчастный книгочей.
«Не успеть. Ничего не успеть. Спрятать… сжечь… сбежать… поздно. Все поздно».
— Кто вы?! — жалобно и страшно вскричал он, в ужасе eставясь на входящего.
— Друг, — ответил тот.
— Друг… — прошептал книжник, обессиленно опускаясь на пол.
— Друг всех, кто стремится к знаниям. — Незнакомец откинул капюшон плаща, по плечам его рассыпались длинные черные волосы, пронзительные глаза уставились на старенького хранителя рукописей. — И враг всех, кто эти знания уничтожает, — добавил незнакомец, многозначительно положив руку на рукоять меча.
Старый книжник плохо запомнил то, что случилось потом. Что-то говорил незнакомец, он ему что-то отвечал, объяснял. Пришел в себя он уже среди своих любимых рукописей. Незнакомец был там же. Сидел, вольготно развалясь в кресле самого хозяина дома, небрежно просматривая снятые с полок свитки.