Герои на все времена
Шрифт:
Вот когда не то что умереть захотелось, а и вовсе никогда не рождаться. Не быть. Никогда не быть.
Сжечь целую эльфийскую библиотеку. Эти злыдни всего лишь забрать ее хотели, а он… Убийца.
Эльф молча смотрел на него. Без гнева, без ярости, без обиды даже.
«Да что ему, все равно, что ли?!»
— Почему ты так неправильно думаешь? — удивленно спросил эльф. — Ты же все правильно сделал.
— Правильно?! — Книжнику завыть хотелось, а непослушные губы едва шепчут.
— Правильно, — уверенно кивнул эльф и шагнул в горящий дом.
Старик даже
— Разве… разве эльфийские рукописи не горят? — потрясенно спросил старик, узрев перед собой всю библиотеку в целости и сохранности.
— Горят, — улыбнулся эльф. — Еще как горят. Разве ты не видишь, что это — сгоревшие рукописи?
— Сгоревшие?
— Ну конечно, — кивнул эльф. — Их теперь никто никогда не увидит. Кроме тебя и тех, кому ты их дашь. Ты заслужил это право, право выбирать, кому доверишь эти знания.
«Перстень!» — почему-то подумал книжник. Эльф поморщился и протянул руку. Ни на миг не задумываясь, хранитель вытащил из кармана перстень и протянул эльфу.
— Жалеть не будешь? — держа перстень на ладони и глядя в глаза, улыбнулся эльф.
— Буду! — с отчаяньем выдохнул старик. — Но… ну его вовсе! Будь оно проклято — такое знание!
— Оно проклято, — очень серьезно кивнул эльф и сжал руку в кулак.
А когда разжал, на ладони не было ничего, кроме пепла. Набежавший ветер мигом его развеял.
— Знание нельзя украсть, — сказал эльф. — Помнишь поговорку, что краденое лекарство становится ядом?
— Помню, — кивнул хранитель.
— Здесь то же самое. Знание можно только заслужить. Усердием. Или подвигом.
— Вот после того случая мне и стали все четыре ключа доступны, — поведал старик своему молодому собеседнику. — Сообразил, зачем я тебе все это рассказываю?
— Нет.
— Ну, ты книги из огня спасал, жизнью рисковал ради них, так ведь?
— Я просто не подумал о том, что рискую, не успел подумать, — смутился молодой.
— Что ж, мне и нужен такой, кто не успевает о себе подумать, — решительно кивнул старик. — Преемник мне нужен.
— Преемник?
— Стар ведь я. При Дангельте уже был не молод, а теперь и вовсе. Умру — никто всех этих рукописей больше не увидит. Никогда.
— Кошмар.
— Вот именно. Но выход есть.
— Какой? — тихо спросил молодой человек, уже догадываясь, что именно услышит.
— Простой. Эльф мне тогда еще сказал, что если я кому все свитки сразу покажу, то он их так же, как и я, всегда видеть будет. Я выбрал тебя, — подытожил старик, а потом тоном, не терпящим возражений, повелел: — Собирайся, да и пойдем! Глупо будет, если я прямо сейчас помру, не находишь?!
Трактирная дверь распахнулась, как тяжелый книжный переплет, распахнулась в рассвет, мерцающий, как эльфийский свиток. Они уходили вместе: человек, посмевший предать
— Иногда знания необходимо уничтожать, чтобы они сохранились, — тихо, но твердо говорил старик. — Уничтоженное знание может возродиться заново, отданное злу — потеряно навеки.
— А что есть зло, учитель? — спросил юноша.
— Ты и сам знаешь, что на твой вопрос нет однозначного ответа, — промолвил старик. — Что есть зло, что есть добро, что есть ложь, что есть правда… Здесь и сейчас… Там и тогда… В тот единственный и неповторимый миг, когда тебе придется отвечать на этот вопрос… чем они будут, в каких обличьях придут? Каждый раз тебе придется выбирать, кому доверить знание, каждый раз, вглядываясь в лицо просителя, ты будешь задавать себе этот вопрос, и каждый раз тебе придется отвечать на него. Самому себе. А потом отвечать за него. За свой ответ и свой выбор. Перед всеми остальными. И другого пути нет.
Дорога ровной строкой ложилась под ноги…
Валерия Малахова
СОРОК ОТТЕНКОВ ЧЕРНОГО
Старый Шиммель Гернзон всю жизнь красил ткани в черный цвет, а потом пеленал ими покойных. Этим занимался отец его, и дед, и прадед, а насчет прапрадеда Шиммель не был уверен. Дело прибыльное, поскольку люди всегда плодятся и умирают — так уж они устроены. Но плодятся люди быстрей, чем умирают, и это хорошо: внукам Шиммеля будет с чего прокормиться, когда придет срок ныне рожденных.
Посему старый Гернзон радовался свадьбам и грустно цокал языком, если Вдаль уходили совсем молодые, которым еще жить да детей растить.
Но такого Шиммель и в кошмарах, случавшихся после пьянки с мельником Ивосей, не видывал. Труп девицы! Обезглавленный! Посреди его красильни! Да еще и ведерко с новой краской, совсем свежей, для пелен Мироськи Славеновой, покойной супруги господина помощника налогового инспектора, предназначенной… Вечные небеса! Заветное ведерко лежало опрокинутым в ногах у мертвой девицы, и краска некрасивыми пятнами уже присохла к ляжкам и коленям, голым просто бесстыдно… ох, о чем это он? Стражников сюда, немедленно!
Известие признали столь ужасным, что в красильню Шиммеля изволил прибыть сам начальник городской стражи, почтеннейший Роннен Крим. Человеком этот Роннен был нездешним, но происхождения благородного. Слухи ходили, что видали господина начальника стражи во времена оны при дворе Великого Патрона, однако Шиммель бабьим сплетням особо не верил. Известное дело: сегодня медяк найдешь, а завтра бабы растрезвонят, будто клад вырыл, разбойным атаманом Косем Зипуном сто лет назад запрятанный. Впрочем, господина Крима старый Гернзон весьма уважал. Нрава строгого, почти непьющий, взятки ежели берет, так пока никто за руку не схватил — чего еще городу от начальника стражи ждать? Большого ума? Так ведь и умом господина Роннена боги не обделили! Чтоб и взятки с умом, и на улицах порядок — это ж великим человеком нужно быть!