Герои пустынных горизонтов
Шрифт:
Многое в этих проделках Гордона поражало Смита даже сейчас, несколько лет спустя: пренебрежительное отношение к армейскому начальству, уверенность, отличавшая все его поступки, сказывавшаяся в каждом слове и в каждом движении. Гордон раскрадывал целые партии винтовок, предназначенные для частей Бахразского легиона, оккупировавших в то время Истабал Антар. Боеприпасы, пулеметы, ящики с продовольствием — все, на что только ему как офицеру связи удавалось наложить руку, — все шло к Хамиду. Но он не крал, как крадет вороватый каптенармус, он делал все это
И Смит стал для Гордона удобным сообщником этих краж — не по доброй воле и не против воли, а просто потому, что так решил Гордон. Впрочем, даже сейчас в их представлении это не, были кражи. Это были ловкие проделки, оправданные широким размахом Гордона, его независимостью, его нескрываемым пренебрежением к той власти, о неповиновении которой Смит и помыслить не мог. Быть может, здесь сказывалось природное различие между этими двумя людьми. Быть может, для Смита вполне естественно было выполнять приказания Гордона, покорно принимать то, как с ним обращался Гордон, пуская в ход то шутку, то презрение, то властность, то соблазн. Со временем все это сложилось в силу, от которой Смит уже не мог уйти.
Он не мог уже уйти от Гордона. Вот и все, что он надумал, глядя в усеянное звездами арабское небо. Он даже не знал, есть у него желание уйти или нет; и хотя Гордон увлекал его к новой пропасти, глубины которой он даже не мог измерить, он не решался самостоятельно искать другого пути. Участвовать в нападении на английские нефтепромыслы?
— А вы как поступите? — совсем отчаявшись, спросил он Гордона.
Гордон засмеялся. — Когда дойдет до дела, подумаю.
Смит не посмел добиваться более определенного ответа и только спросил: — Мы теперь назад, к Хамиду?
— Нет! — вскричал Гордон, словно вдруг придя к какому-то решению. — Я хочу сделать еще одну попытку. Завтра мы поедем к Ашику.
— К старому Ашику? Чем он может помочь нам?
— Ашик — кочевник, ставший купцом, у него должны водиться деньги, и он должен дать хоть сколько-нибудь нам. Мне сейчас до зарезу нужны деньги.
— Но какое дело горожанину до восстания племен?
— Ашик одной ногой в Бахразе, а другой все еще в пустыне. Горячность бедуина сочетается у него с умом горожанина. А мне и ум тоже пригодится, не только деньги. Завтра с утра едем к нему.
— Под самым городом Ашика находится бахразский форт. Не надо нам туда соваться, Гордон. Слишком большой риск. На броневике и близко от города показываться нельзя.
— А зачем мне броневик? Мы его оставим где-нибудь, а сами пойдем пешком, или поползем, или верхом поедем — там видно будет.
— Тогда я вам не нужен! — сказал Смит, как будто хватаясь за мелькнувшую возможность избавления.
— Как это вы мне не нужны? Не говорите глупостей.
— Я думал, может, мне пока сделать налет на какой-нибудь жандармский пост и раздобыть бензину…
— А стрелять кто будет, если понадобится?
— Минка, пожалуй, справился бы.
Идея была явно несостоятельная, но Гордон пощадил ее
— Машины для того и существуют, — проворчал Смит, неохотно покоряясь.
— Великолепно! — весело сказал Гордон. — Вот это я и хотел от вас услышать.
На том они и заснули и спали до самого утра. Их разбудил шум, который подняли у входа в хижину Минка и маленький Нури. Оказалось, что Минка стащил где-то четыре яйца и теперь пытается жонглировать ими, а маленький Нури уговаривает его прекратить эту игру, пока он не разбил их.
— Яйца! — воскликнул Гордон, — Черт возьми, я уж даже забыл, что это такое.
Маленький Нури снова стал просить Минку отдать яйца, предназначенные на завтрак Гордону. — Ну перестань же, — урезонивал он своего озорного друга.
— Смотри, я одной рукой могу, как факир! — закричал Минка и подбросил в воздух все четыре яйца, желая удивить Гордона, стоявшего на пороге.
Ему удалось поймать два, третье он уронил, а четвертое шлепнулось о его ладонь и разбилось. По пальцам потекла предательская желтая жижа.
При виде этого кроткий маленький Нури вдруг пришел в неистовство. Он накинулся на Минку и стал тузить его, выкрикивая ругательства, плевать и брыкаться, пока наконец Смит не схватил его в охапку и не оттащил в сторону.
Гордон наблюдал всю эту возню с улыбкой, которую потом скрыл под напускным безразличием.
— Ну, что с ним делать? — спросил Смит, не выпуская маленького Нури, хотя тот отчаянно брыкался и царапался.
— Аллах все видит! — ровным голосом сказал Гордон маленькому Нури. — Уймись, мальчик! Уймись.
Но Нури не мог справиться с бешенством, судорожной гримасой перекосившим его лицо. Он скрежетал зубами и рычал, как собака, продолжая отбиваться от Смита.
Гордон торопливо глянул на Минку. Тот стоял отвернувшись и вытирал стекавшую по лицу и рукам смесь песка, крови и яичного желтка, не обращая на Нури ни малейшего внимания.
— А, ты так! — сказал вдруг Гордон и ударил Минку по голове. — Вот тебе за разбитые яйца! Вот тебе за дурацкие игры! Вот тебе за то, что оставил меня без завтрака!
Догадавшись, в чем дело, Минка сразу вошел во вкус, стал подпрыгивать при каждом ударе и так вопил от притворной боли, что даже Смит испуганно оглянулся. Маленький Нури затих и несколько секунд смотрел на все это сквозь злые слезы, застилавшие ему глаза. Потом отчаянным рывком он высвободился из крепких рук Смита и бросился на Гордона с кулаками. И только когда Минка, не сумев соблюсти меру, завыл чересчур уж неправдоподобно, маленький Нури догадался, что его разыгрывают. Он отступил на шаг, взглянул в суровые глаза своего английского повелителя и увидел в этих глазах смех.