Герои русского парусного флота
Шрифт:
– Сие дело пока нам не под силу, – покачал головой генерал-адмирал Апраксин. – Английцы и те таковые строить опасаются. Крепость продольная, чрез которую корабли столь длинные на волне не ломаются, даже их мастерам не подвластна!
– Неверно сие! – оборвал его Петр. – Французы таковые строят, и у нас таковые будут! Чем угодно поступлюсь, но своего добьюсь – будет наш флот на всех морях и окиянах первенствующ!
К началу 20-х годов XVIII века Балтийский флот России представлял собой уже достаточно грозную силу. В его составе насчитывалось около двадцати линейных кораблей, большое количество других парусных и гребных судов. Выросло целое поколение талантливых и самобытных корабельных умельцев, среди которых первыми по мастерству
И все же основу русского флота составляли 66-пушечные корабли. Головным был корабль «Екатерина». Современники отмечали, «что подобного корабля нет ни в Англии, ниже в прочих государствах, ибо при постройке онаго употреблено всевозможное искусство относительно к прочности и красоте». Но Петра это мало устраивало. Вскоре на воду сошел первый русский трехдечный корабль, названный «Фридеманкер», имевший «добрые ходовые качества и легкость хода». Он имел около двух тысяч тонн водоизмещения и восемьсот человек команды. А на адмиралтейской верфи Федосий Скляев уже закладывал 90-пушечный корабль «Лесное»… Но царю не давали покоя 100-пушечные. Он буквально бредил ими. Мечты мечтами, а реальность убеждала в обратном. Чтобы разместить столько орудий, требовалось значительно увеличивать длину кораблей.
Необходимы были очень точные расчеты не только поперечной остойчивости, уже хорошо освоенной русскими мастерами, но и «продольной крепости корпусов». В этом-то и была загвоздка. Рассчитать продольную остойчивость было настолько сложно, что даже англичане после нескольких тяжелых катастроф строили только широкие и короткие корабли. Во всем мире в то время лишь французским корабелам удалось до конца постичь тайну «продольной крепости». Но французы берегли свой приоритет как зеницу ока, щедро платя мастерам за сохранение тайны.
Однако Петр не отчаивался, прилагая поистине титанические усилия, чтобы «вызнать сей крепкий секрет бурбонский». Прибыв в 1717 году во Францию для организации нового политического союза, Петр нашел время встретиться с французскими мастерами, но, несмотря на великие посулы, разузнать ему ничего не удалось.
Поиском расчетов продольной прочности не один год занимался посланный царем во Францию его любимец Конон Зотов, но даже ему, известному знатоку морского дела, искусному разведчику и дипломату, выполнить эту деликатную и трудную задачу оказалось не под силу. Зато удалось другое. Предприимчивый Зотов разыскал отошедшего от дел старого французского мастера Мориса Пангалея, овладевшего столь нужным россиянам секретом. Пангалей продать секрет наотрез отказался, зато после долгих уговоров согласился построить в России по своим расчетам линейный корабль. Оплату для себя он запрашивал поистине фантастическую, но на это пошли сразу – выбирать не приходилось.
В начале 1711 года Морис Пангалей прибыл в Санкт-Петербург, где его встречал лично Петр. Царь предложил французу сразу же взяться за 100-пушечный корабль. Тот отказался, ссылаясь на старость и немощь. Сошлись на 66-пушечном. Пока старый мастер сидел над чертежами, Петр вызвал к себе корабельных подмастерьев Гаврилу Окунева да Ивана Рамбурга.
– Вот что, – сказал, сурово на отроков глядя. – Будете при мастере Пангалее в учениках состоять, и все касаемое продольной крепости у него вызнавать, и манерам французского строения учиться со всею прилежностью!
– Ясно, государь! – отвечали подмастерья дружно. – Все сделаем как должно!
Со стариком-французом ученикам пришлось несладко. Полуглухой и страшно медлительный мастер имел массу всевозможных причуд, был сварлив и занудлив, но дело знал отменно. Строил Пангалей свой корабль до невозможности долго, целых десять лет. Только в 1721 году на волнах Финского залива закачался 66-пушечный «Пантелеймон-Виктория», сделанный «на французский манер».
За эти годы Окунев и Рамбург многое узнали и многому выучились (Гаврила Окунев стал настоящим любимцем Пангалея, которого он иначе как «мон гарсон» не называл). Далеко не сразу стал раскрывать Пангалей перед учениками свои секреты. Но от постройки 100-пушечного корабля старик упорно отказывался. В день, когда Петр I поднял на «Пантелеймоне-Виктории» свой флаг, умер старик Пангалей, так и не открыв до конца все секреты своего мастерства. Но и того, что стало известно Петру от старого мастера да из добытых Зотовым чертежей, вполне хватало, чтобы самостоятельно рассчитать недостающие размерения. Этим занимались сам Петр да Федосий Скляев.
– Главное, что касаемо продольной крепости, мы знаем твердо! – заявил император на консилиуме первейших корабелов. – Считаю, что можем начинать постройку первенца флота нашего о ста пушках! Как мыслите, господа мастера?
Первейшие – Федосий Скляев, Гаврила Меншиков да Иван Татищев – отвечали уверенно:
– Твоя правда, государь. Пора нам и на сего зверя топоры точить!
Довольный полным единодушием, Петр набил табаком обкусанную глиняную трубку, раскурил неторопливо.
– Чертежи же сему монстру буду рисовать сам! – сказал чуть погодя. – В помощь мне будет наш первый бас Федосий!
Работая ночами (днем решая дела государственные), Петр к концу 1723 года создал чертеж будущего 100-пушечного гиганта. Никогда еще он не работал с таким подъемом и вдохновением, вкладывая в чертежи не только все свои знания, но и душу… В корабельном наборе он предусмотрел дополнительные диагональные связи, которые и должны были обеспечить столь необходимую продольную остойчивость. Помогали Петру в этом подмастерья Филипп Пальчиков и Матиас Карлсбом. Несколько позднее команда «стопушечников» пополнились Гаврилой Окуневым, Иваном Гамбургом и Василием Юшковым. Работы хватало всем. Каждый чертеж, каждую деталь перерисовывали десятки раз. Петр требовал во всем полного совершенства.
– Не прыть заячья в деле сем надобна, а добротность изрядная! – выговаривал он, заметя малейшую неточность.
К маю 1723 года чертежи будущего первого 100-пушечного корабля России были готовы. Размеры его предполагались по тем временам весьма внушительные: длина 180 футов, ширина в средней части 51 фут, осадка более 20 футов.
Закладка корабля состоялась 29 июня 1723 года на верфи Санкт-Петербургского адмиралтейства лично Петром. Обставлено все было весьма торжественно. С постройкой корабля особо не торопились. Петр хотел использовать свой 100-пушечный первенец как своеобразную школу-лабораторию, чтобы на ней в совершенстве освоить способы обеспечения «продольной крепости» на «французский манер».
– Каково будет имя сего великана? – спросила императрица Екатерина в один из дней, когда Петр заявился во дворец к обеду, разгоряченный работой на верфи.
– Был бы корабль, – засмеялся в ответ Петр, – а имя даст сама гистория наша!
Император не только участвовал в строительстве, но и самолично руководил им. Часто бывая на стапеле, беседовал со своими учениками, отдавал приказания, вникал в каждую мелочь. Когда же ему предстояло куда-то отлучиться либо государственные дела не давали ему возможности самому побывать на верфи, он оставлял письменные указания, поражающие своей скрупулезностью и дотошностью. Так, уезжая по делам из Санкт-Петербурга, он велит оставшемуся за него на стапеле подмастерью Карлсбому: «…Добрать ингоуты к носу, так же клюис-штоты и прочие в бухте, так же галф-транцами в ахтерштевне до општотов, которые до меня не ставить; в то же время чистить корабль под доски, как снаружи, так и внутри…» (хотя современный читатель вряд ли разберется в нагромождении терминов, большая забота государя о своем детище очевидна).