Герои Таганрога
Шрифт:
— Что ж, — сказал ему тогда Николай, — это верно. Кроме своего друга, попробуй найти и других ребят. Но обо мне ни слова. Связь со мной будешь держать сам. Понял? А там мы придумаем что-нибудь дельное.
— Понял, — весело и твердо ответил ему Пазон. — На меня можете положиться, Николай Григорьевич!
И он ушел, словно окрыленный этой встречей, даже походка у него стала другая.
...И вот теперь было их второе свидание. Вернувшись с базарной площади, они сидели в небольшой, чисто прибранной комнате Пазона. Обычная комната, каких много в Таганроге: фикусы у окна, швейная машина в углу на столике, этажерка с книгами. Пазон жил вдвоем с матерью.
— Ну, как дела? — спросил его Морозов, глядя, как Георгий, морщась, растирает раненую ногу. — Мешает нога-то?
— Теперь ничего. Терпимо. А когда немцы пришли, ходить не мог.
Перед войной Пазон был призван в армию и служил рядовым. В одном из первых боев с фашистами на Западном фронте он был ранен в ногу. Несколько месяцев лежал в московском госпитале, а потом был отправлен домой, в Таганрог, на поправку. Приехал к матери на костылях, еле ходил, а тут и немцы подоспели. При всем желании не мог он уйти из родного города.
— Ну, нашел еще кого-нибудь из ребят? — спросил Николай.
— Есть тут у нас одна дивчина, — сказал Пазон. — Колька с нею вместе в школе учился. Швыдко по-немецки балакает. Хотим сагитировать.
— Ты хорошо ее знаешь?
— Знаю. Да и вы, Николай Григорьевич, должны ее знать. Во всяком случае, о родителях ее наверняка слышали.
— Кто такие?
— Трофимовы. И отец и мать — оба врачи. Знаете?
— Как же. Известные в городе люди. А разве они не уехали?
— Сам Трофимов в Красной Армии служит. А жена его была больна, когда шла эвакуация. С постели не могла встать. Дочь с ней и осталась.
— А как она так быстро немецкий язык освоила?
— Ее еще в детстве учили.
— Что ж... Если она наша, если настоящая, тогда нам это очень может пригодиться. Только проверьте ее как следует.
— Вот и я Кольке про то же толкую. А он за нее головой ручается. Когда о ней говорит, аж глаза горят.
— Влюблен, что ли?
— Видимо, так. Они в этом году десятилетку вместе окончили. Из одного класса.
— Ну, а еще что ты сделал?
Пазон снова потер раненую ногу.
— Да вот бегаю помаленьку, — таинственно усмехнулся он.
— Куда же это ты бегаешь?
Пазон встал, отодвинул стол, стоящий посередине, приподнял две половицы и поманил Николая пальцем:
— Вот полюбуйтесь.
Под половицами были спрятаны два пистолета, гранаты, несколько брикетов тола, кучка патронов, автомат с круглым диском.
— Да у тебя тут целый арсенал! — поразился Николай.
— На днях две гранаты стянул из немецкой машины, — скромно улыбнулся Пазон. — Пришлось пробежаться. В другой раз восемь толовых шашек из грузовика утащил. Тоже не шагом потом шел...
— А мать знает? — спросил Николай.
— Она мне сама пистолет раздобыла. Говорит, нашла. Она у меня смелая... Партизанкой хочет быть. Вся в меня... — засмеялся Пазон.
— Ну, ты молодец! — похвалил его Николай.
Пазон гордо поднял голову. В черных глазах его сквозила задорная решимость.
— То ли еще будет, Николай Григорьевич! Мы с Колькой тут одну операцию грандиозную на днях проведем. Почище комендатуры рванет...
— Постой, постой! А комендатуру случайно не вы на воздух подняли?
— Вот то-то и оно, что не мы. Другие работают, а мы только собираемся. А насчет комендатуры вы зря, Николай Григорьевич, спрашиваете. Уж кто-кто, а вы-то знаете авторов этого взрыва.
Морозов хотел было искренне удивиться, хотел объяснить, что действительно не знает тех, кто совершил эту диверсию, но, подумав, многозначительно улыбнулся и сказал:
— Конечно, наши группы не сидят без дела. Но назвать, кто именно, не имею права, — он развел руками. — А вы что задумали? Об этом ты мне должен рассказать подробно. Без моего разрешения, вернее, без разрешения центра, действовать запрещено.
Пазон прикрыл половицы, поставил на место стол и подсел к Николаю.
Он рассказал ему, что они вдвоем с Кузнецовым решили взорвать в порту склад с боеприпасами. Всю операцию они продумали абсолютно детально. Когда Николай ознакомится с нею, то не сможет ничего возразить: они с Колькой ломали голову над каждой мелочью.
Пазон с надеждой смотрел на Николая и ждал ответа. Николай молчал. Он задумался о реальности предложенного плана. Не слишком ли это рискованно для первого раза? Сумеют ли эти двое, из которых одному не исполнилось и семнадцати, а второму — Пазону — едва перевалило за двадцать, осуществить столь смелую диверсию. Имеет ли он право рисковать этими ребятами и успехом такого важного дела?
— Ну так что ж, Николай Григорьевич? — нетерпеливо прервал его мысли Пазон. — Все продумано до мелочей. Вот посмотрите...
Пазон достал из кармана помятую тетрадь, раскрыл последнюю страницу и начал рисовать на внутренней стороне обложки план расположения склада. Пока он выводил неровные линии, Морозов успел прочесть две фразы из текста, написанного на последней странице ровным, установившимся почерком.
— Можно посмотреть, что у тебя здесь нацарапано?
— Это Колькино школьное сочинение. Тут про Коммунистическую партию есть. Его мать боится. Велела уничтожить. А мне жалко, — смущенно объяснил Пазон.
— Ну-ка, дай я прочту, — Морозов протянул руку к тетради. Он не листал других страниц, только последняя заинтересовала его.
«Пройдут годы, они вихрем промчатся над великой моей страной, пронесут нас, быть может, по последним страшным войнам, через величайшие научные открытия и достижения, небывалые стройки и прекраснейшие победы; принесут вперед, к высшей правде, к высшему счастью, к высшей победе человечества...»
— Он сам придумал или выписал откуда-нибудь? — спросил Морозов, возвращая тетрадь.