Герои Таганрога
Шрифт:
— Сам... На выпускном экзамене сочинение писал, — еще больше смущаясь, пояснил Пазон. — «Отлично» ему поставили...
— Молодец! Он у нас будет писать воззвания и листовки. Передашь ему. Это мое задание.
— Он сочинит, — сказал Пазон. — Это он может.
— Ну, а теперь докладывай, как склад взрывать собираетесь.
Увлеченно, поминутно тыкая карандашом в нарисованный план, Пазон начал объяснять Морозову, где хранятся боеприпасы, где прохаживается немецкий солдат, откуда легче напасть на него сразу же после смены часовых. Во время его рассказа Морозов мысленно старался представить, как двое парней бесшумно перелезут через забор, с ножом набросятся сзади на часового, а потом, уложив в штабеля снарядов брикетики тола, подожгут запальный бикфордов шнур.
— Придумано смело. И, по-моему, много шансов на успех.
— А мы без шансов, мы наверняка, — сказал Пазон. — Колька головой ручается, что все будет в порядке.
— Не ценит твой Колька свою голову, — сказал Морозов. — За Нонну Трофимову — головой, за взрыв — головой. Голова, ведь она человеку на всю жизнь одна выделена. Ее поберечь надо. Так и передай своему другу... И вообще вижу я — горячий он у тебя. Воспитывать его надо. Вот ты за это и возьмись.
И Николай строго посмотрел на Пазона.
— Есть воспитывать, — весело сказал тот.
— Городской подпольный комитет комсомола назначил тебя командиром подпольной молодежной группы, — сказал Николай. — Это приказ. Ясно?
Пазон удивленно посмотрел на Морозова.
— Да, да, Юра. Я не зря говорил о воспитании членов группы. Теперь ты отвечаешь за них. Правда, группа твоя — раз, два и обчелся. Но ведь она будет расти. Лиха беда начало. Найди еще людей. О каждом будешь докладывать лично мне. И принимайте только тех, за кого можете поручиться. Ну, все понял?
— Все, — ответил Пазон.
— Когда склад взорвете?
— Через три дня.
— Только не торопитесь, ребята. Действовать нужно наверняка. Может, моя помощь потребуется?
— Нет, Николай Григорьевич, сами управимся. У вас и своих дел хватает.
— Ну, желаю успеха!
Николай крепко потряс руку Пазона, а потом обнял его. Он чувствовал все большее доверие и привязанность к этому горячему, смелому парню.
...Темной, непроглядной ночью Таганрог вновь содрогнулся от сильного взрыва. В свинцовом небе распростерлось зарево большого пожара. В порту горели склады с оружием и боеприпасами. Словно головешки, лопались в громадном костре рвущиеся артиллерийские снаряды.
После сильных заморозков наступила оттепель. С моря дул южный бархатный ветерок. Моросящие дожди начисто растопили снежный покров. Под ногами прохожих чавкала слякоть. На базаре подскочила цена на калоши. Даже за поношенные давали десяток селедок или целых три стакана махорки.
— Петя! Вытри как следует ноги, а то опять в комнату грязи натащишь! — крикнула Мария Константиновна Турубарова, заслышав в сенях шаги сына.
Но сверх ожидания вместо шарканья ног о тряпку она уловила скрип растворяемой двери и, выглянув из кухни, увидела Петра, проходившего в комнату. Комья глины слетали с его ботинок и оставались лежать на свежевымытом полу.
— Господи! Я же просила вытереть ноги. Посмотри, что ты натворил.
Всплеснув руками, мать подошла к Петру и только теперь обратила внимание на его взволнованное лицо, на неестественно оттопыренную куртку.
— Что это, Петр?
— Подождите, мама. Это нужно немедленно спрятать. Где отец, где сестры?
— Отец по рыбу пошел. А Валя и Рая с Толиком гуляют, — испуганно проговорила Мария Константиновна, глядя на пистолет-пулемет, который сын вытаскивал из-за пазухи.
— Откуда это?
— На берегу из дота украл. Очень нужная вещь. Куда бы его спрятать?
Петр продолжал оглядывать комнату. Взгляд его скользнул с комода на русскую печь, потом на большой старый шкаф, на буфет, на никелированную кровать, из-под которой торчали чемоданы. «Нет. Все не то», — прикидывал он, заглядывая в другую комнату. Но, кроме кроватей и шкафа, и там ничего не было.
Мать молча смотрела на вороненый ствол пулемета, потом подняла испуганные глаза на сына, робко сказала:
— Может быть, на чердак? В доме-то боязно.
— Правильно! Там ему и место, — обрадовался Петр.
Он торопливо выбежал из комнаты, по наружной лестнице забрался на крышу и скрылся в слуховом окне.
Чердак этот был хорошо знаком ему с детства. В нем были укромные уголки, заваленные старым накопившимся за годы хламом, — здесь можно было надежно спрятать оружие.
Когда он спустился с чердака, мать затирала пол мокрой тряпкой.
Петр виновато взглянул на нее:
— Погодили бы, мама. Я бы сам. У вас и так хлопот много.
— Ладно, сынок, — ласково сказала мать. — Лучше побереги себя. Дети ведь вы еще. Что вы в жизни-то понимаете? Боюсь я за вас...
Только теперь Петр заметил усталые морщинки на ее лице, затаенную тревогу в озабоченных глазах.
— Не беспокойтесь за нас, мама. И смотрите — никому ни слова...
— Я-то смолчу. Вы бы не болтали, ребятки. Пропадете...
— Не пропадем, — Петр весело обнял мать.
Настроение у него было приподнятое: его группа уже приступила к действиям.
...В ночь на 29 ноября шестеро молодых подпольщиков вышли из города и направились в сторону станции Марцево. Возглавлял группу Петр Турубаров. Дождь хлестал по лицу. Крупные капли скатывались за воротник. Молча шли по полю напрямик к железнодорожному полотну.
Еще дома план диверсии был разработан до мельчайших подробностей: Лев Костиков и Спиридон Щетинин выходят на насыпь и подкапывают лунку под рельсом. Иван Веретеинов подносит им противотанковую мину, украденную недавно в одном из немецких грузовиков. Остальные — Петр Турубаров, Евгений Шаров и Олег Кравченко — прикрывают их автоматами из укрытия.