Герои Таганрога
Шрифт:
После значительных потерь в предыдущих боях дивизия была доукомплектована личным составом, пополнена боевой техникой и приданными частями. Все это успокаивало генерала Шведлера, вселяло надежду на успех в оборонительной операции.
Генерал был в отличном расположении духа, когда вместе с полковником Рекнагелем выбрался из подвалов штаба, собираясь ехать в одну из вверенных ему частей.
Уже возле автомобиля дорогу им преградил высокий подтянутый обер-лейтенант.
— Вилли Брандт, — представился он командиру дивизии, — новый начальник группы тайной полевой полиции ГФП-721.
И
— Откуда вы родом? — спросил генерал.
— Из Гамбурга.
— Мой земляк! — воскликнул полковник Рекнагель и протянул обер-лейтенанту руку. — Чем занимались до армии?
— Мой отец имеет торговую фирму. — Брандт пожал руку полковника. — А я служил в гестапо.
Лицо Шведлера помрачнело. Старый прусский офицер, он недолюбливал молодчиков Гиммлера.
— Фронт я держу крепко. Хотелось бы, чтобы и тыл дивизии был обеспечен надлежащим образом, — бросил он холодно.
— Так будет, — пообещал Брандт.
— Как устроились в городе? — спросил Рекнагель, чувствуя непонятное расположение к обер-лейтенанту.
— Хорошо! В моем доме сразу три дамы. Две матери и две дочки.
— Но это будет четыре.
— Одна из них мать и дочь в одном лице. А самая молодая — очаровательная. Ей всего восемнадцать...
— Завидно. Желаю удачи, — усмехнулся полковник Рекнагель, прикладывая руку к козырьку фуражки.
Генерал Шведлер уже сидел в машине и нетерпеливо ожидал своего помощника.
Вилли Брандт сказал правду. В доме, где ортскомендант предоставил ему отдельную комнату, проживала врач Лидия Владимировна Трофимова с матерью и дочкой Нонной. Нонна действительно была красива. Но не только карие глаза, нежное лицо, длинные волосы до плеч и стройная фигура девушки покорили обер-лейтенанта. Его пленило ее блестящее знание немецкого языка, знакомство с классической литературой и музыкой.
Правда, стихи Генриха Гейне, которые Нонна попыталась прочесть, не доставили ему удовольствия. Ведь Гейне запрещен в фашистской Германии. А Брандт считал себя хорошим немцем. Как и все наци, он боготворил Адольфа Гитлера.
В первый день знакомства с Трофимовыми Брандт решил не открывать, что хорошо владеет русским языком. Хотелось из разговора женщин выяснить их отношение к оккупации, к немецкой армии, к новому порядку. Сказывалась привычка опытного гестаповца.
Но бабушка Нонны интересовалась только ценами на продукты и целыми днями просиживала на кухне. Хозяйка работала в больнице и приходила домой поздно вечером. А Нонна приветливо отвечала на вопросы, рассказывала о новостях, происходящих в городе, и охотно слушала немецкие радиопередачи из Берлина.
Не уловив ничего подозрительного в разговорах женщин, Брандт заговорил по-русски. Он стремился улучшить свое произношение русских слов и не сердился, когда Нонна звонко смеялась над его акцентом. Вечерами Вилли несколько раз приглашал девушку к себе в комнату послушать радио, но та отказывалась, и тогда он благосклонно включал приемник на полную громкость, чтобы Нонна могла слышать передачи, находясь в своей комнате.
Иногда Брандт приносил немецкие или датские консервы, французское вино, брикеты крупы. По его просьбе бабушка готовила вкусный ужин, которым он всегда делился с женщинами. Брандт никогда не притрагивался к пище первым. Он терпеливо ждал, пока женщины садились за стол и начинали есть.
— Боится, что отравим, — шепнула однажды бабушка.
Нонна промолчала, задумалась. Отравить офицера? Это было бы слишком глупо. Их сейчас же арестуют и расстреляют. Кроме того, она не чувствовала ненависти к Вилли Брандту. Вилли Брандт не был похож на «немца», образ которого заранее создавало ее воображение. Глядя на него, трудно было представить, что его соотечественники могут быть такими жестокими.
Он был безукоризненно вежлив с бабушкой и матерью Нонны и внимательно-любезен с самой Нонной. Однако Нонну раздражал звук его шагов в их квартире, его наигранная вежливость хозяина-оккупанта, его прилизанные волосы и чисто вымытые, бледные руки, поросшие светлыми волосками.
Жизнь в доме была невеселая и напряженная. Как нужен был Нонне сейчас добрый и умный совет. Что же ей делать? Не может она сидеть сложа руки, когда в городе хозяйничают немцы.
Иногда к Нонне заходили приятели — Николай Кузнецов и Анатолий Мещерин. Дружба их началась еще в школе. Правда, в младших классах, когда Нонна была тонконогой девчонкой, они безжалостно дергали ее за косы. Но в девятом классе вдруг оба влюбились в Нонну. Николая Кузнецова даже прозвали ее женихом, хотя Нонну больше тянуло к Анатолию Мещерину. Ей было интереснее с шумным и восторженным Анатолием, который увлекался всем на свете. Анатолий любил стихи Маяковского, Багрицкого, Светлова и готов был читать их Нонне до бесконечности. Анатолий был близорук и носил очки, в школе его дразнили очкариком, но Нонна не обращала на это внимания — Анатолий казался ей красивее всех на свете.
Николай Кузнецов был застенчив и мрачноват, но его молчаливая преданность тоже нравилась Нонне.
С приходом немцев эта дружба не распалась, а еще больше окрепла. Ребята чувствовали себя хорошо только втроем — они верили друг другу и откровенно обсуждали положение на фронтах или возмущались немецкими порядками.
Нонна перед войной окончила десять классов и собиралась стать врачом, так же как ее отец и мать. Анатолий мечтал быть режиссером и собирался уехать учиться в Московский ГИТИС. Николай выбрал себе профессию инженера — он хотел строить плотины. Война разрушила все их планы. Что им делать? Как жить дальше? — часто каждый из них задавал себе этот вопрос.
Будущее зависело от того, когда немцы будут изгнаны из России.
Когда ребята узнали, что у Трофимовых поселился немецкий офицер, Мещерин, не задумываясь, предложил отравить фашиста. Поначалу Нонна приняла это за шутку. Но Анатолий говорил серьезно, без тени улыбки и напоминал об их комсомольском долге перед Родиной. Нонна поняла, что он не шутит.
Теперь же, когда бабушка высказала свое предположение, Нонна крепко задумалась. «А что, если правда отравить? Одним фашистом будет меньше». Однако ей была неприятна сама мысль об убийстве. Одно дело — схватка в бою. Другое — подсыпать в пищу яд.