Чтение онлайн

на главную

Жанры

Героическая тема в русском фольклоре
Шрифт:

Истолковав «мутен сон» великого князя как прозрение несчастья, постигшего Русскую землю на радость ее врагам, «бояре» восклицают с горечью: «а мы уже, дружина, жадни веселиа». Вот к этому «боярскому» слою княжеской дружины, вероятно, принадлежал сам автор «Слова о полку Игореве». Он не был только рядовым дружинником, «мужем храборствующим»; широта его взглядов и суждений заставляет относить его к княжеским думцам, к «боярам думающим».

Происхождение «Слова» из дружинной среды доказывается отличным знанием автора междукняжеских отношений за целую эпоху, интимной близостью к быту княжеской братьи, общим тоном рыцарственной воинственности, выраженной терминами и метафорами воинского обихода, лозунгом воинской «чести и славы». На всем протяжении «Слова» нет следов «келейной», кабинетной манеры «церковного» книжника. Автор «Слова» не замкнутый обитатель монастырской кельи или летописной канцелярии, а мирской деятель и участник в строительстве Русской земли и в ее военной защите.

Дружинная

среда особенно блюла национальные традиции, отстаивая их против влияния иноземной культуры даже тогда, когда она имела некоторые преимущества. Это отмечено летописью еще в рассказе о Святославе (955 г.). Когда принявшая византийское христианство знать побуждала Святослава креститься, он возразил: «Како аз хочю ин закон прияти един? а дружина моа сему смеятися начнуть!»

С течением времени, очевидно, и в дружине образовалась некая уния христианства с язычеством («двоеверие»), что отразилось и в «Слове» как дружинном произведении. Изображая спасенного Игоря едущим «к святей Богородице Пирогощей», «Слово» пользовалось на всем своем протяжении образами языческой мифологии, недопустимой для книжника церковно-литературной выучки (ветры — «Стрибожи внуци»; «вещей Бояне, Велесов внуче»; «погыбашеть жизнь Даждьбожа внука», т. е. русского народа; «встала Обида в силах Даждьбожа внука»; Всеслав «великому Хръсови влъком путь прерыскаше» и т. д.).

Дружинная среда строила свою литературную речь преимущественно на живой, устной, которая принималась лишь с большим выбором в книжную литературу. Только, например, в военных переговорах Ярослава I, благодаря их форме иносказания, сохранилась в летописи некая параллель выражениям «Слова о полку Игореве»: «И бяше Ярославу мужь в приязнь у Святополка, и посла к нему Ярослав нощию отрок свой, рек к нему: „онь си! что ты тому велиши творити? Меду мало варено, а дружины много!“ И рече ему мужь тъ: „рчи тако Ярославу, даче меду мало, а дружины много, да к вечеру вдати“. И разуме Ярослав, яко в нощь велить сецися» (Новгородская I летопись). Еще примерами живого просторечия могут служить некоторые места писаний Мономаха, именно те части его «Поучения», где он касался военного дела, или его письмо Олегу по поводу усобицы. И Ярослав, и Мономах выражались таким языком, как представители княжеско-дружинной среды, из которой вышел и автор «Слова о полку Игореве».

Реалистическую жизненность словаря отметил в «Слове» сто лет тому назад Дубенский: «Какое разнообразие в выражении птичьих и звериных голосов представляет певец Игорев. У него вороны грают („тогда — во время усобиц Олега — по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче“; „всю нощь с вечера бусови врани възграяху“ — злая примета; „тогда врани не граахуть“ — сочувствие природы при бегстве Игоря из плена), орлы клекчут („орли клектом на кости звери зовуть“), соловьи щекочут („О, Бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкты ущекотал“… „щекот славий успе“ — под утро), сороки стрекочут („сороки не троскоташа“ — при бегстве Игоря), галки говорят (под утро „говор галичь убудися“; „галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие“ — на трупы от побоища), лебеди кричат („крычат телегы — Половецкие — полунощи, рцы, лебеди роспужени“), „лисицы брешуть на чръленые щиты“ русских воинов в степном походе и т. п.».

Нет сомнения, что «Слово» родственно по стилю с устной поэзией русского народа, что доказывается пользованием общими с нею стилистическими приемами, дошедшими до нас в записях из народных уст, начиная с XVII века. Структура некоторых речений «Слова» прямо ведет к знакомой нам манере народных песен; имеем в виду, например, повторы и отрицательную форму сравнений («Немизе кровави брезе не бологом бяхуть посеяни, посеяни костьми Руских сынов»; «не буря соколы занесе чрез поля широкая»… «а не сорокы втроскоташа»…). Автор «Слова» приводит не раз пример боянова песнопения, в том числе привел и отрицательное сравнение падений в бою на Немизе. Отсюда видно, что стиль княжеско-дружинного песнопения действительно отличался признаками устной поэзии. К тому же «устному» источнику допустимо поэтому отнести большинство образов и метафор «Слова» и в тех случаях, когда эти образы и метафоры находят себе одинаковые параллели в дошедших до нас устных произведениях и в чисто «книжных» (например: битва — пир, земледельческая работа).

Но все же нельзя отрицать знакомства автора «Слова» с собственно «книжным» стилем, с изысканными выражениями даже переводных памятников, как, например: «Почнем же, братие, повесть сию от старого Владимера до нынешнего Игоря, иже и стягну ум крепостию своею и поостри сердца своего мужеством, наплънився ратного духа»…

В заключение приведем замечательную характеристику «Слова о полку Игореве», данную в 1845 году Максимовичем: «Песнь Игорю не импровизирована и не пропета, а сочинена и написана, как песнь о Калашникове Лермонтова или русские песни Мерзлякова. Разница та, что новейшие поэты пробовали придавать искусственной письменной поэзии характер поэзии народной; а певец Игоря возводит народную изустную поэзию на степень образования письменного, на степень искусства. Он поэт, родившийся в веке изустной поэзии, полной песнями и верованиями своего народа, но он вместе и поэт грамотный, причастный высшим понятиям своего времени, он поэт-писатель». Эта характеристика, несмотря на устарелость выражений, неясность терминологии и упрощенность некоторых понятий, до сих пор привлекает своей чуткостью и глубиной основной мысли.

Но ни пересказ, ни описание приемов творчества не передадут художественности «Слова о полку Игореве». Только непосредственное погружение в его поэтическую стихию может дать понятие о недосягаемой высоте этого произведения, о великом таланте русского народа, из недр которого на заре русской литературы явился такой неподражаемый поэт.

Необычайна широта его горизонта, глубина воззрений и искренность переживаний. Хотя «Слово» и насыщено именами князей, от прадедов и дедов до современных «Слову» их внуков, хотя киевский Святослав зовется «грозным», «великим» и особенно отмечается военная мощь Ярослава Галицкого и Всеволода Владимирского, а также храбрость братьев Святославичей, предводителей похода, но не им только во славу создана эта поэма. Героем «Слова» является Русская земля, добытая и устроенная трудом великим всего русского народа. Храбрые полки Игоря идут «за землю Русскую». Это не просто воины, ратники, кметы, а «Русичи», дети Руси. Все областные князья призываются к общей защите Русской земли. «Смысл поэмы, — писал К. Маркс, — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов» (письмо Энгельсу, 1856). [5] Сам автор «Слова» не придерживался местных, узкообластных интересов, он был настоящим сыном всей Русской земли, представителем всего русского народа.

5

Соч., т. XXII. М.-Л., 1929, с. 122.

Семь с половиной веков прошло с тех пор, как создалось «Слово о полку Игореве», и эти века не стерли его красок, не погасили его чувства, его любви к родине и забот о ее общем благе. Творя историю своей родины, народ не раз находил в «Слове» созвучие своему творчеству. [6]

Еще Карамзин отметил стилистическое сходство «Слова о полку Игореве» с «Волынской летописью», точнее с Галицкой летописью XIII века, старейшим списком которой является Ипатьевский. Действительно, эта летопись отличается образным изложением и картинностью, имеющими подобие манере «Слова». Правда, в Галицкой летописи нет такого поэтического гиперболизма, символики и речевой гармонии, как в «Слове», но некоторые элементы художественности являются в них общими, особенно в сфере воинского повествования. Очевидно, и Галицкая летопись возникла в дружинной среде, и героическая дружинная поэзия отразилась на ее сказе. Но галицкий историк по стилю был более «книжен», хотя и знал свою «былинную» поэзию. Что эта поэзия культивировалась в Галицкой земле, видно, например, из таких упоминаний: «словутьного певца Митусу, древле за гордость не восхотевша служити князю Данилу, раздранаго акы связаного приведоша» (1241). Когда Даниил и Василько Романовичи прогнали ятвягов, «песнь славну пояху има» (1251). Обладая большой начитанностью в повествовательной русской и переводной литературах, галицкий историк выбирал из книг по преимуществу изобразительные элементы и самую речь свою оригинально сплетал из живой и книжной, щеголяя необычными выражениями переводов, вошедших в Компилятивный Хронограф.

6

Отзвуки «Слова о полку Игореве» в русской художественной литературе XIX–XX вв. перечислены В. П. Адриановой-Перетц в I томе академической «Истории русской литературы». Пользование речениями «Слова» есть у Пушкина в «Капитанской дочке» и у Шолохова в «Поднятой целине».

Приведем образцы воинских картин и воинственной фразеологии, характерных для повестей Галицкой летописи XIII века.

Изображение войск в блеске оружия:

«Пришедшу же ему (угорскому, т. е. венгерскому королю) Володимерю (Волынскому), дивившуся ему, рекъшу: „яко така град не изобретох (не нашел) ни в Немечких странах; тако сущу оружьником стоящим на нем, блистахуся щити и оружници, подобии солнцю“» (под 1231 г.).

«Велику же полку бывшю его (Даниила Галицкого), устроен бо бе храбрыми людьми и светлым оружием»… (под 1231 г.).

«Наутрея же пригнавшим к ним Прусом и Бортом, и воем (Даниила) всим съседшим, и вооружьшимся пешьцем изо стана, щите же их яко зоря бе, шолом же их яко солнцю их восходящу, копием же их дрьжащим в руках, яко тръсти мнози, стрельцем же обапол идущим и держащим в руках рожанци свое, и наложившим на не стрелы своя противу ратным, Данилови же на коне седящи и вое рядящу; и реша Прузи Ятвязем: „можете ли древо подърьжати сулицами и на сию рать дерьзнути?“ Они же видевше и возвратившася во свояси» (под 1251 г.).

Поделиться:
Популярные книги

Виконт. Книга 2. Обретение силы

Юллем Евгений
2. Псевдоним `Испанец`
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
7.10
рейтинг книги
Виконт. Книга 2. Обретение силы

Наследник

Шимохин Дмитрий
1. Старицкий
Приключения:
исторические приключения
5.00
рейтинг книги
Наследник

Измена. Свадьба дракона

Белова Екатерина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Измена. Свадьба дракона

Мастер 4

Чащин Валерий
4. Мастер
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Мастер 4

Запрети любить

Джейн Анна
1. Навсегда в моем сердце
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Запрети любить

Великий князь

Кулаков Алексей Иванович
2. Рюрикова кровь
Фантастика:
альтернативная история
8.47
рейтинг книги
Великий князь

Идеальный мир для Социопата 13

Сапфир Олег
13. Социопат
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Социопата 13

Огненный князь 4

Машуков Тимур
4. Багряный восход
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Огненный князь 4

На границе империй. Том 9. Часть 3

INDIGO
16. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 3

Я – Орк

Лисицин Евгений
1. Я — Орк
Фантастика:
юмористическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я – Орк

Шериф

Астахов Евгений Евгеньевич
2. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.25
рейтинг книги
Шериф

Вечный. Книга IV

Рокотов Алексей
4. Вечный
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Вечный. Книга IV

Кодекс Охотника. Книга XVIII

Винокуров Юрий
18. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XVIII

Прометей: каменный век II

Рави Ивар
2. Прометей
Фантастика:
альтернативная история
7.40
рейтинг книги
Прометей: каменный век II