Героические были из жизни крымских партизан
Шрифт:
— За булки спасибо!
Северский посмотрел на меня и ахнул:
— Дагестан, Буйнакск, господи!
Артистическая натура сказывалась здесь, в лесу. Северский команды отдавал с задором, с какой-то лихостью, не теряя чувства юмора.
Его привлекал Македонский. Как это он, Михаил Андреевич, мог двести пятьдесят дней держать большой партизанский отряд под Басман-горой, куда идёт так много дорог, где и прятаться просто невозможно?
— Манёвр, — улыбался Михаил Андреевич.
И сейчас, перед ответственным
Северский отошёл от Македонского, умостился на трухлявом бревне, одним концом свисающем над речушкой. Он бросал в высохшее русло камушки, сосредоточенно молчал.
А кругом тишина, только редкий шелест столетних крон. Вдруг Северский поднялся, чётко приказал:
— Лейтенанта Вихмана ко мне!.. Так где фашистский спецбатальон?
— Уже на Верхнем Аплалахе, — доложил лихой моряк Вихман.
Всем было точно известно: первая волна карателей насквозь прочесала севастопольские леса, по складочкам ощупала все земные морщины, танками проутюжила яйлинские вершины.
Шли они так: батальон к батальону, интервал между ротами — горный олень не проскочит.
Шли фашистские батальоны от яйлы до автомагистрали Симферополь — Бахчисарай, шли, заглядывая в каждую расщелину, взрывая выходы из пещер. За первой линией карателей, в двух километрах от неё, шла вторая, а за ней и третья.
И где-то между ними подкрадывался особый засекреченный батальон. Он должен взять в плен штаб Северского, радистов, начальников всех служб.
Северский призывно махнул рукой: командиры и комиссары окружили его и Вихмана. Чеканя каждое слово, он сказал:
— Я принял решение! Начать немедленный марш на Хейроланский хребет!
Комиссар Никандров удивился:
— Но там нас ждут эсэсовцы!
Пусть ждут себе да поджидают. Мы туда не дойдём, чуть-чуть не дойдём. Мы станем тенью фашистов... Ведь на собственную тень не наступишь. Первым шагает отряд Македонского, потом Симферопольский... По отрядам марш, про план молчок! Вихман остаётся.
Северский уважал Леонида Вихмана за храбрость, за трезвый ум. Сейчас это доверие было решающим, может, потому командир позабыл об официальности, сказал негромко:
— Лёня, друг... Оставлю тебя и твоих моряков здесь. Будешь встречать спецбатальон по-севастопольски. Ясно?
— Так точно, Георгий Леонидович.
— Рискуй на полную катушку — разрешаю! Вот так, браток. — Северский обнял лейтенанта, по-братски поцеловал в губы. — Надеюсь, Лёня.
...В тишине, осторожно ставя ноги на полную ступню, шагают сотни партизан.
Парашютными лоскутами обмотана обувь, обмотаны и котелки, и всё, что может звякать, греметь, стучать...
Зной. Идут, идут лесные бойцы, пот застилает глаза. Идут, а по бокам главной колонны — дозорные, самые храбрые, самые опытные, у кого стальные нервы, кто умеет последний патрон истратить на себя.
Тропа исподволь опускается к Депорту — поляне с горелыми развалинами бывшей турбазы. Дорога рассекает её на две половины, за поляной лес, а за ним — Хейроланский хребет. Там тайная огневая линия фашистов. Она ждёт партизан.
Северский поднял руку — все остановились, замерли.
Тишина!
В неё медленно вплетаются чужие звуки. Они приближаются всё новыми и новыми шорохами, шумами. Это надвигается первая цепь карателей.
Тиканье ручных часов сливается со стуком сердца.
Надо без промедления, вихрем проскочить аспортовскую поляну.
Сумеем ли?
Северский с автоматом в боевом положении твёрдым шагом сошёл на поляну, рядом с ним комиссар Никаноров, группа автоматчиков. Потом вышел на поляну Македонский, спокойно повернулся назад, махнул рукой... И вся партизанская масса бесшумно пересекла опасную поляну и оказалась s противоположном лесу.
Ровно через пять минут после партизан на поляну выскочила немецкая моторизованная разведка, оглянулась, швырнула в небо несколько ракет.
Огромная солдатская масса заполнила поляну до отказа. Немцы окончательно распарились под тридцатипятиградусной жарой. Пилотки долой. А кое-кто и гимнастёрки поснимал, разулся.
Немцы окружили себя пулемётами, глядящими на леса, и начался большой привал.
Довольно сподручно разгромить этих измождённых крутогорьем и солнцепёком карателей, но делать этого ни в коем случае было нельзя. Попробуй только — заработает вся карательная машина в составе десятков тысяч солдат и офицеров, и ни одному партизану несдобровать.
Два часа отдыхали каратели первой колонны, лишь слегка углубившись в лес; два часа в километре от них таились партизанские отряды, не выдавая себя ни единым вздохом.
Неожиданный огневой шквал вспыхнул на Пескуре.
Вихман?
Сухие гранатные взрывы чередовались с треском автоматов, а минут через пять-шесть глухо что-то охнуло, ещё раз, ещё...
— Наши мины? — Комиссар посмотрел на Северского. — Молодец Лёня, даёт жизни... Всем приготовиться... — Команда была дана шёпотом, пошла по всему строю.
И немцы поднялись и зашагали... за отрядами.
Партизаны выше, каратели за ними... Ещё две тысячи метров — и Хейроланский хребет. Немцы, идущие за партизанами, перекидываются ракетами с теми, кто там, за Хейроланом.
Партизаны дошли до древней оборонительной линии — развалин из бутового камня. Она довольно чётко легла под хребтом, концы её загибались к северо-востоку. Не то скифы, не то тавры века назад, наверное, сдерживали тех, кто пытался через хребет прорваться в просторную Альминскую долину, синеющую за спиной Хейролана.