Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм

Гиневский Александр Михайлович

Вы на улице. Оглядитесь по сторонам: не оказались ли вы уже в незнакомом районе города.

Всё в порядке? Ориентируетесь? Ну чудесно!

Теперь бегом, бегом к ближайшему стенду наглядной агитации…

Никто из учёных так до сих пор и не удосужился найти объяснение этому феномену, но факт остаётся фактом. Вы, конечно, давно обратили внимание, что животные предпочитают делать свои дела (большие и малые) у каких-нибудь стендов и плакатов. И чем серьёзнее содержание художественно оформленной агитации, тем энергичнее стремится к такому стенду ваше животное. Можно подумать, что оно там

хоть и по складам, но что-то такое вычитывает важное для себя. Удивительно! Ещё удивительнее, что самые обожаемые ими стенды-плакаты начинаются словом «Слава». Так что обилие у нас этих стендов объясняется, пожалуй, горячей любовью хозяев к своим питомцам. В том числе и вашей любовью. Это вы, идя на поводу своего горячего чувства, решительно преодолеваете бюрократические рогатки, добиваясь, чтобы в каждом районе росло (из месяца в месяц, из года в год) число стендов с наглядной агитацией. Слава вам!

Вернёмся на землю.

Основные дела сделаны. Теперь, собственно, начинается гулянье.

Если ваше животное, будучи в игривом настроении, как бы между прочим, всего лишь одним глазком, заглядывает под хвост другого выгуливаемого животного, пусть даже вам и не знакомого, – не препятствуйте. У животных это в порядке вещей, они всегда снюхаются. Более того, рекомендуем представиться хозяину того, другого животного. Даже если у того хозяина черепаха на поводке и вам кажется, что гусь свинье не товарищ. Всё-таки представьтесь – хотя бы затем, чтобы у животных создалось приятное впечатление о тех, кто их опекает. Мол, и мы, хотя мы люди, при необходимости умеем снюхиваться.

Гулянье подходит к концу.

Возвращаться домой рекомендуем не ранее того, как ваши щеки осчастливит здоровый румянец.

3. Фразы для служебного пользования

На такой большой коллектив нашей фабрики вы предлагаете создать один квартет. Да что мы, нищие?!

Тонкое плечико меланхолии.

– А это мы измерим крайними мерами.

Очередной выпуск градоначальников.

Он захребетник, но очаровашка.

Кингстоны пессимизма.

– Можно мне вместо пожелания вам удачи, послать вас к чёрту?

– Нельзя.

– Ну извините.

Как сейчас помню, мое вынужденное одиночество скрашивал Уголовный кодекс в пяти томах.

Ах, жаль, что вы не музыкант, а то сыграли бы что-нибудь из Паганини.

Ограбленные корсары.

Кильватерная колонна сослуживцев.

Заяц бегает кругами, и знаете как быстро? Ему, чтобы остановиться, приходится три круга лишних сделать.

Пассажир с собакой

Очередь у кассы Аэрофлота длинна, как жизнь горца. К счастью, мой герой Тюфяков Павел Романович, человек в годах, стоит с краю.

Коварное

это понятие – с краю. Так я добавлю: с переднего.

Герою жарко, он вспотел, он тяжело отдувается. При каждом его энергичном выдохе белые мягкие, пушистые усы взлетают, как юбочка выпускницы на школьном балу.

Тюфяков то и дело раскрывает свой бумажник, роется там, достаёт всякие бумажки. Разворачивает их и снова сворачивает. Тасуя содержимое бумажника, время от времени бросает взволнованный взгляд на портфель, пару коробок и три свёртка, сваленные кучкой здесь же неподалёку.

– Скоро ли там? – вопрошает Павел Романович тихим шёпотом впереди стоящую спину.

А впереди стоящая спина залезла по самые плечи в окошко к девушке и учит её, как написать на билете его фамилию:

– Худо-до-ев, – говорит он, уже красный от напряжения.

– Худо-ев? – спрашивает кассирша, тоже красная от неудачи.

– «До», пропустили, «до!..»

– Ху-до-до-доев?

– Да нет! Всего два раза «до». Вслушайтесь: Ху-до-до-ев!..

С грехом пополам человек с этой фамилией отцепился от кассирши. Кассирша вздохнула, словно вынырнула из-под воды, проторчав на глубине минут десять без маски.

– Теперь мне билетик. У меня проще. Тю-фя-ков, – прощебетал Павел Романович и зачем-то приподнял шляпу в дырочках, будто собирался знакомиться. Девушка не заметила этого жеста, она только слышала.

– Тюфяков, – вывела она на билете и улыбнулась, потому что действительно этот случай был лёгким и воспринимался ею как отдых.

Вдруг Павел Романович весь покачнулся.

– Девушка, у меня собачка, щенок породы фокстерьер. Я её могу в кармане провезти…

– То есть как в кармане провезти?! – удивилась девушка. – А билет?

– На собачку билет?! Да она, да она… с ваш кулачок будет! Ещё от соски не отучена!

– Документы о здоровье животного есть?

– Есть! Есть! Вот и родословная – полюбуйтесь. Может, без билетика обойдёмся?

– Ни в коем случае! Платите.

– Ну ладно. Теперь-то я могу её в кармане провезти?

– Зачем вам мучиться? Билет на животное вы взяли. Теперь пройдите по коридору прямо и налево. Там ваше животное упакуют в специальную клетку.

– Ну и ну!.. – удивился Тюфяков. Забыв про портфель, коробки, свёртки, он побежал в указанном направлении.

Вскоре он вернулся. Растолкал, как сумел, толпящихся у знакомого окошка. Всунулся.

– Девушка, да там же клетки – телка с кабаном упаковать можно! Как же я своего щенка в ней оставлю?! Да ведь он вывалится промеж прутьев.

– Так ведь не на землю упадёт! Тут же в самолёте и останется.

– Так-то оно так, да его этой клеткой на повороте придавить может! А потом, вдруг быка погрузят! Он раздавит ещё чего доброго…

– Ну, гражданин, не знаю! Поступайте, как сами знаете…

Толпёшка, как только услышала эти слова кассирши, так сразу и отшила Тюфякова в сторону. Далеко отшила. Так, что он едва разглядел свой портфель, коробки и свёртки.

А получилось так. Самолёт взлетел. Тюфяков – в нём. На своём месте. Летит, куда надо. Держит руку в кармане пиджака. Там – щенок. Сосёт хозяйский указательный палец. Скулить он не может, хотя ничего не высасывает из пальца.