«Герой нашего времени»: не роман, а цикл
Шрифт:
Лермонтов умеет создавать повествовательное напряжение, причем это отнюдь не всегда связано с интригой изображаемого эпизода. В повести «Максим Максимыч» возле гостиницы для проезжающих появляется Печорин, ночевавший у полковника Н., распоряжается закладывать лошадей, ожидает отъезда. На свою беду отлучился по своим делам Максим Максимыч, за ним послано. Повествовательной паузы нет, ее заполняет обстоятельный портрет героя. Событийная (хоть и непродолжительная) пауза налицо, а за неторопливым описанием возникает психологическое напряжение: читатель про остановку сюжетного повествования помнит, читательскому нетерпению интересно узнать, поспеет ли Максим Максимыч вернуться… Он успел, но отъезд Печорина отсрочить не смог, встреча получилась совсем не такой, какую он ожидал.
Но даже и в описании интриги Лермонтов умеет находить неожиданные повествовательные ходы. Вот Печорин в ночь перед дуэлью. Он делает в журнале запись, подводя итог прожитой жизни… И вдруг после черты, обозначающей
Имя штабс-капитана впервые появляется в записях Печорина; полагалось быть пояснению, кто он такой. Но представления персонажа нет; читателю он уже знаком по прежним повестям. Балансировку деталей производит реальный автор книги.
Проницательный читатель, дойдя до описания преддуэльной ночи, которое (по содержанию) включает характер предсмертных мыслей, может догадаться: книга еще не заканчивается (впереди еще много станиц), а рассказ идет от первого лица; стало быть, это «лицо» на дуэли останется в живых. Но не все читатели проницательны, а писатель всем, и догадливым, и недогадливым, сам заранее объявляет, что более чем полтора месяца спустя (надо прибавить еще и время на ожидание в Пятигорске транспорта с провиантом для гарнизона крепости) Печорин будет здравствовать. Художественный эффект этого сбоя в последовательности описания состоит в том, что интерес с интриги события, которое – для Печорина – окончится благополучно, переносится на интерес психологического состояния участников события. О. В. Сливицкая по поводу становящейся известной развязки пишет: «Стало быть, переключается интерес с того, что в конечном счете произойдет, на то, почему и как произойдет» 113 .
113
Сливицкая О. В. «Идеальная встреча: Лермонтов и Толстой. – 44.
И дело не только в проницательности, но еще и в азарте читателя. Лермонтов умеет обеспечить чтению захватывающий характер, умеет втягивать в атмосферу эпизода, когда поглощенность им просто вытесняет (на данный момент) какие-то детали из поля зрения. Впору – тут – забыть, что о смерти героя (и не на дуэли) сообщается еще в предисловии к его журналу…
Лермонтов варьирует формы рассказа. Повесть «Княжна Мери» написана в форме дневника Печорина. Тут повествование ведется по свежему следу длящихся историй, дробящихся на завершенные эпизоды. В остальных случаях описываются уже завершившиеся события. А. Б. Есин, полагает, что «повествование, обращенное из настоящего в прошлое, направленное на уже пережитое, имеет большие художественные преимущества с точки зрения задач аналитического психологизма» 114 (что означает: «любое внутреннее состояние Лермонтов умеет разложить на составляющие, разобрать в подробностях, любую мысль довести до логического конца» – с. 68).
114
Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы – М.: Просвещение, 1988. С. 78.
Очень часто исследователями цитируется утверждение Белинского о «Герое нашего времени»: «Его нельзя читать не в том порядке, в каком расположил его сам автор» (IV, 146). Утверждение привлекает заступничеством за выбор, сделанный писателем, но оно излишне категорично. После прочтения (естественно, в последовательности напечатания) у желающих начинается пора обдумывания, а тут найдется место и авторскому решению, но и иному; в процессе обдумывания запрет «нельзя» отбрасывается, тут как раз «можно», даже необходимо прикидывать другой (прежде всего фабульный) порядок. Так становится яснее авторский выбор; не корректировка, но обдумывание его для читателя – дело полезное.
В процессе чтения мы воспринимаем сюжет, в процессе раздумий – соотношение сюжета и фабулы. В случае несовпадения этих приемов композиции становится интересен художественный эффект авторского решения. (К конкретному рассмотрению некоторых ситуаций нам еще предстоит обратиться).
Б. Т. Удодов замечает: «Композиция “Героя нашего времени” не линейная, а концентрическая. И не только потому, что все в ней тяготеет к одному центральному герою. Все части романа являются не столько отдельными сторонами единого целого, сколько замкнутыми кругами, содержащими в себе суть произведения во всем объеме, но не во всей глубине. Наложение этих кругов друг на друга не
115
Удодов Б. Т. Роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». – С. 151.
Сходное наблюдение делает И. С. Юхнова: «…во всех повестях воспроизводится одна и та же сюжетная схема: герой оказывается в новом, еще не обжитом им жизненном пространстве, находит условия для новой авантюры, которая им и осуществляется, а развязка событий отбрасывает его к исходной точке поисков. Таким образом, каждый раз совершается действие по замкнутому кругу: меняется среда (станица, военная крепость, “воды”), окружение (“водяное общество”, круг военных, горцы, контрабандисты), но неизменным оказывается логика поведения и побудительные мотивы действий героя» 116 . Исследовательница тут обходится без назойливого упоминания жанра – и благо: наблюдение кружения как повествовательного хода было бы назойливым в структуре романа, а в структуре цикла оно явлено вполне успешно.
116
Юхнова И. С. Структура портретных описаний в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Филология. 2014. № 5. С. 151.
(Попутное замечание: хорошо, когда научная статья пишется живым языком; но не отменяется требование точности. Утверждается: «Печорин всякий раз ускользает…» <с. 151>. Другое дело, когда «ускользает» ундина: ей и положено быть скользкой. Но «скользкий мужчина» – явно ему не комплимент. Еще: «Максим Максимыч… указывает на несоответствие внешних физических данных реальным возможностям Печорина: “в одиночку на кабана ходил”» <с. 152>. Штабс-капитан свидетельствует о смелости <внутреннем качестве> сослуживца. А на кабана ходят с ружьем, не для борьбы «врукопашную»).
Концентрической композиция «Героя нашего времени» открывается взору исследователя при осознании особого значения главного героя. Но нечто существенное позволяет заметить и линейное восприятие. «…Лермонтов идет от внешнего к внутреннему, от описания – к анализу, завершая рассказ обобщающими рассуждениями» 117 . Пишет В. И. Левин: «Если представить себе “Героя нашего времени” в целом, выявляется прием, которым пользуется Лермонтов в воплощении и развитии идей романа. Это своего рода пунктирность: большинство идейных мотивов проходят через весь роман, возникая и варьируясь на многих, подчас даже отдаленных друг от друга значительными интервалами, страницах» 118 . Только идеи не могут существовать сами по себе, они должны обрести форму. Мысли исследователя точнее вписываются в концепцию циклического построения книги: варианты разработки идейных мотивов разделяются не просто интервалами страниц, они возникают в связанных, но и обладающих автономией произведениях.
117
Фохт У. История души человеческой. – С. 339.
118
Левин В. И. «Фаталист». Эпилог или приложение? // Искусство слова – М.: Наука, 1973. С. 161.
Именно с циклическим построением книги хорошо соотносится особенность изображения персонажей, отмеченная В. А. Котельниковым: «…“Портрет, составленный из пороков всего нашего поколения”, есть образ, по способу создания, именно “составленный”, композитный… Он собран из черт, качеств, поступков, вносимых в заданную персонажную конфигурацию извне, а не принадлежащих становлению, развитию изображаемого характера. Характеру Печорина не нужны предыстория и перспектива». Исследователь продолжает: «В такой литературной форме реализовалась одна из основных антропологических идей романтизма: в человеке заложены разнородные душевные, умственные силы и свойства, и то, что они в своей автономности и в ничем не ограниченных проявлениях не подчиняются какому-либо единому религиозному, моральному началу, – это и знаменует свободу человека. <…> В судьбе его возможны самые резкие повороты…» 119 .
119
Котельников В. А. Сюжет с княжной Мери и традиция литературного либертинизма // Русская литература. 2014. № 3. С. 31.