Герой Рима
Шрифт:
Когда он поднял голову, ее уже не было.
***
Он ехал на север в сгущающейся темноте, позволяя коню идти через пастбища и леса, инстинктивно выбирая путь наименьшего сопротивления. Духи ночи не боялись его, потому что ночь была цветом его души. Выносливость удерживала его в седле, а также время от времени натягивал бурдюк с водой. Пока он ехал, ему снилась Мейв; цвет ее волос, текстура и упругость кожи. Во сне он привез ее в Рим, и она дивилась тамошним чудесам. Но чем дальше он продвигался, тем сильнее разгорался огонь в его правой руке, а стук в голове усиливался, пока не стал невыносимым. Он сделал глоток жидкости побольше, но, должно быть, заснул в седле, потому что в какой-то момент конь не остановился, тревожно заржав. Все еще с закрытыми глазами, он уперся пятками в его бока, подгоняя его. Он сделал несколько неуверенных шагов, но в конце концов не пошел дальше. Когда мир начал вращаться, и он почувствовал, что скатывается с седла, у него хватило присутствия духа намотать поводья на левую руку.
Когда он открыл глаза, его разум был ясным, но его тело чувствовало себя так, как будто его использовала для тренировки с мечом когорта легионеров; каждый мускул болел, и его правая рука была диким испытанием пульсации. Оттягивая момент, когда нужно двигаться, он смотрел на небо идеальной синевы яичной скорлупы сквозь густые ветви с листьями, которые шуршали и скрипели на легком ветерке. Чего-то, однако, не хватало, и он ощутил укол паники, прежде чем почувствовал натяжение повода на левом запястье. Удивительно, но его голова покоилась на каком-то мягком и податливом предмете, который он не мог вспомнить, чтобы клал туда. Густой аромат висел вокруг него в воздухе, но он стал настолько знакомым, что его мозгу потребовалось время, чтобы отреагировать на него.
Он перевернулся, стараясь защитить раненую руку, и уставился на существо рядом с ним. Человеческая нога. Тело, которому принадлежала нога, лежало в двух-трех футах от него, плоть белая, как мрамор, покрывавший храм Клавдия, если не считать непристойных красных порезов на месте отрубленных конечностей и головы. Неохотно он позволил своим глазам осмотреть сцену вокруг себя. Его первое впечатление было о косяке дохлой рыбы на берегу; слоновая кость бледная, рассеянная, случайная и совершенно безжизненная. Трупы лежали на траве и среди деревьев и кустов, одни с головами, другие без, у других с вспоротыми животами или удаленными гениталиями. С каждого трупа сняли все, что имело какую-либо ценность, но то немногое, что осталось, говорило ему, что это были римские солдаты, вспомогательные войска или легионеры. Он с трудом поднялся на ноги, и его вырвало тонкой струйкой желтой желчи. на мгновение ошеломлен грандиозностью того, что его окружало. Но долг и солдатский инстинкт выживания подсказывали ему, что он должен попытаться разобраться в этом.
Поначалу его смущало расположение тел – сотен, а то и тысяч. Однако по мере того, как он шел дальше, он начал различать закономерность. Они шли на юг, что делало их частью Девятого легиона, а отсутствие обоза говорило о том, что они шли налегке и торопились. Он попытался представить порядок марша: конные разведчики выстроились впереди, фланговые караулы сбоку, легионеры плетутся в авангарде колонны, вспомогательные войска поедают пыль сзади, а кавалерия – должна была быть кавалерия, сопровождающая силы такого размера – готова отреагировать на любую атаку. Однако все их предосторожности оказались бесполезными, когда их командир провел их через эту широкую лесистую долину.
Он дошел до того, что мертвых стало больше и они лежали беспорядочными рядами. Да. Это началось здесь: уничтожение легиона. Он внимательно изучил свое окружение, прежде чем осторожно двинуться к ближайшим деревьям. Измятые кусты и пожухлая трава указывали на то место, где сидели в засаде варвары, а множество почерневших куч экскрементов свидетельствовали о долгом и терпеливом ожидании. Большая сила, и даже больше, если он был прав, на противоположной стороне долины. Атакующие нанесли удар здесь первыми, на фронте в четверть мили, и вынудили легион занять излюбленную оборонительную линию. Паники бы не было. Если бы они боялись числа, стоящего перед ними, они бы построились в каре и пробились к более подходящей позиции, но не было никаких признаков того, что они это сделали. С их флангами и тылом, должным образом защищенными, это должно было быть простым вопросом щита против щита и гладия против меча и копья; битве, которую должны выиграть легионеры. Но каким-то образом силы такого же размера атаковали с тыла, заставив вторую линию повернуться лицом к ним. Как? Кавалерия была отвлечена какой-то уловкой? Конечно, немногие из них умерли здесь; он видел самое большее четырех мертвых лошадей, вероятно, лошадей когорты или командиров вспомогательных войск. И, наконец, роковой удар, сокрушительная атака на левом фланге, положившая начало разгрому. Или не совсем разгрому. Он проследил линию отхода, и можно было увидеть, где небольшие группы легионеров сражались насмерть, защищая своих товарищей, но их становилось все меньше и меньше, поскольку их неумолимо отбрасывали назад. Тела привели его к изолированной группе деревьев с гигантским дубом в центре. Дуб стал бастионом для их последнего боя. Он мог видеть это сейчас: пуск последних пилумов, сигниферы, защищающие штандарты своих подразделений, рубящие толпу, окружившую их, пока не остался только один, сражавшийся до последнего вздоха. Он знал все это, потому что, в отличие от любого другого трупа, эта небольшая группа тел осталась нетронутой; они даже сохранили свои доспехи. Один, гигант все еще в плаще из волчьей шкуры, лежал немного в стороне под своим щитом, на металлическом выступе которого виднелся характерный атакующий бык Девятого. Поначалу Валерий решил, что нападавших потревожили, прежде чем они успели осквернить трупы, но было что-то почти благоговейное в том, как уложили последнего человека. Превыше всего бритты ценили мужество и доблесть. Был ли это их вождя или их короля способ почтить товарища-чемпиона?
Несколько минут он сидел рядом с мертвецами, пытаясь понять масштаб постигшего их бедствия. Весь юг должен был восстать против Рима. Здесь был разбит целый легион. Неужели они погибли, сражаясь за своего орла? Это объясняет свирепость обороны. Но полный легион от рук варваров? Это казалось невозможным, но он видел результаты своими глазами и помнил воинов, которые пробивались через груды тел, чтобы добраться до ополчения Колонии. В долине и вокруг нее может лежать три или четыре тысячи мертвых. Потеря орла запятнала бы каждого легионера, когда-либо маршировавшего с Девятым. Хуже того, позор поражения такого масштаба будет ощущаться в Риме. Паулин тоже был бы затронут этим, даже если бы он был за сотню миль отсюда, когда это произошло.
Он обыскал мертвецов в поисках именных медальонов или какого-нибудь оружия, чтобы дать ему хотя бы шанс дать отпор любой блуждающей банде мятежников, с которыми он столкнется, но ничего не нашел. Когда он собрался с силами, он с трудом вскочил в седло и пошел по следам легиона на север.
Где собрались силы возмездия.
Глава XL
Кавалерийский патруль нашел его как раз в тот момент, когда солнце достигло своей высшей точки, и они убили бы его, если бы у него не хватило присутствия духа выкрикнуть название своего подразделения, когда они приближались на галопе, сверкая длинными мечами, спатой и их глаза были сверкающими и нервничающими. Декурион осторожно обошел его, прежде чем с сильным германским акцентом приказал ему спешиться.
Валерий устало покачал головой. — У меня срочные новости для того, кто является старшим командиром в этом районе. Немедленно отведите меня к нему.
— По чьему распоряжению? — спросил германец.
Валерий отряхнул плащ и услышал возгласы ужаса при виде своих ран. — Мне не нужна никакая власть, кроме моей собственной. Я трибун Гай Валерий Верренс, последний командующий Колонии, единственный оставшийся в живых из храма Клавдия, и вы возьмете меня, или я пойду один. Кто командует?
Кавалерист колебался. — Светоний Паулин с Четырнадцатым и Двадцатым.
— Тогда отведите меня к губернатору, но сначала дайте мне выпить, — сказал Валерий. — У меня с рассвета не было ничего в глотке, кроме мочи какого-то друида.
К тому времени, когда они достигли основной колонны, легионы расположились в своем походном лагере на ночь, и потребовалось несколько минут, прежде чем они отыскали шатер Паулина в самом сердце укреплений Четырнадцатого. Валерий заметил группу мужчин со свежими, перевязанными ранами. Значит, на Моне у них не вс
е прошло гладко; по крайней мере, в этом Лунарис был прав. Лагерь Двадцатого был значительно меньше, чем лагерь Четырнадцатого, что говорило ему о том, что Паулин оставил часть легиона на западе, чтобы закрепить достигнутые им успехи. Принял бы он такое решение, если бы знал о масштабах восстания?
Германский кавалерист передал его старшему трибуну из штаба Паулина, офицеру, которого Валерий смутно узнал. — Гней Юлий Агрикола, к вашим услугам. Губернатор желает видеть вас немедленно, но…
Валерий пошатнулся на ногах и изо всех сил старался скрыть обиду в своем тоне. — Извините, я оставил свою форму в Колонии вместе со всем остальным.
— Нет, вы неправильно поняли. Пожалуйста, не извиняйтесь, — запротестовал Агрикола. — Просто я боюсь, что вы можете упасть, и у меня будут проблемы, если я потеряю вас сейчас. Вы очень нужны губернатору.