Герой Саламина
Шрифт:
Сикинн придержал мула:
— Твой враг, господин? Так зачем же мы едем к нему?
Но Фемистокл не тронул поводьев.
— А может быть, ты скажешь, куда нам ехать? — невесело усмехнулся он. — Как ты видишь, нас привезли и высадили на этот эпирский берег. Что же нам делать? Хуже, если мы будем скрываться где-нибудь в молосских селениях. Да и не скрыться — наутро же будет известно об этом царю Адмету. Уж лучше явиться прямо к нему и довериться его великодушию!
На перевале ветер был неистовым, мулы шли, отворачивая головы:
Но вот дорога выровнялась, ветер стал тише, и откуда-то издали вместе с шумом ветра донесся тонкий длинный звон…
— Додонские чаши звенят! — сказал Фемистокл. — Теперь недалеко.
— Какие чаши, господин?
— Тут святилище Зевса Додонского, — Фемистокл поддерживал разговор, чтобы заглушить тяжелое чувство тревоги, — там стоит священный дуб, огромное дерево. В нем пребывает сам Зевс и дает пророчества. На дубе висят медные чаши, вот они-то и звенят сейчас от ветра. Мы этого звона понять не можем. Но жрецы по звону понимают, что хочет сказать божество.
— А может быть, он посадит нас в тюрьму, господин?
— Кто? Зевс?
— Нет. Царь Адмет, к которому мы едем.
Фемистокл вздохнул.
— Может быть и это, — сказал он. Теперь, Сикинн, с нами все может быть!..
Горы расступились, раскрылась долина, сумеречные очертания города встали перед ними.
Фемистокл умолк. Все напряглось в нем. Сейчас он ступит в дом человека, который ненавидит его. Хватит ли у царя Адмета великодушия пощадить безоружного и беззащитного врага?
Едва они вошли в город, как ветер принес тучу мелкого острого снега. Огни жилищ еле мерцали в этой снежной мгле. Сикинн молчал и только кряхтел, укрывая лицо. Фемистокл направил мула прямо к жилищу царя, которое не очень заметно выделялось среди низеньких городских домов.
Они спешились. Во дворе стража заступила им дорогу.
— Кто вы, путники?
— Я — Фемистокл, сын Неокла, афинянин, — ответил Фемистокл, — а это мой слуга. Я к царю Адмету.
И, не дожидаясь ответа, вошел во дворец. Стража не решилась задержать человека, чье имя так много прославлялось в Элладе.
Фемистокл сбросил у порога тяжелый заснеженный плащ и вошел в мегарон. Здесь, посреди небольшого зала, жарко пылали дрова в очаге. У очага сидела женщина с маленьким сыном на руках. Это была жена Царя Адмета, Фтия. Она в недоумении вскинула на Фемистокла большие темные глаза.
— Я — Фемистокл, сын Неокла, — повторил Фемистокл. — Я осужден. Меня ищут, чтобы приговорить к смерти.
— Фемистокл… — прошептала женщина, и глаза ее еще больше расширились. — И ты вошел в дом царя Адмета!
— Да. Я вошел в этот дом, чтобы, умолять о защите.
За стеной послышались шаги и голос Адмета. Адмет спрашивал у слуг, кто приехал к нему… Женщина быстро встала,
В эту минуту в мегарон вошел Адмет. Фемистокл сидел у его очага, склонив голову, и ребенок, смеясь, тянулся к его кудрявой бороде.
Адмет остановился. Вот его старинный враг, которому он так давно собирался отомстить. Фемистокл — в его руках, Адмет может припомнить ему старую обиду. Когда Адмет просил Афины заключить с ним военный союз, Фемистокл, который тогда стоял у власти, отказал ему в этом.
И вот этот Фемистокл теперь припал к его очагу, к очагу царя Адмета, и держит на руках его сына. Это — моление о защите. Такое моление у молоссов не допускает отказа.
— Встань, Фемистокл, — сказал Адмет, — и отдай ребенка его матери. Тебе ничто не грозит в моем доме.
Фтия облегченно вздохнула и, взглянув на мужа добрыми влажными глазами, взяла сына из рук Фемистокла и вышла из мегарона.
Царь Адмет угрюмо глядел на Фемистокла; его смуглое, с резкими прямыми чертами лицо было замкнуто и враждебно.
— Ты тяжело оскорбил меня, Фемистокл, — сказал он, — и не только оскорбил — ты лишил меня военной помощи, которая мне была так нужна в то время. Но не опасайся меня, я не могу мстить человеку, который не в силах защититься.
— Ты прав, Адмет, — ответил Фемистокл, — но это было не личное мое дело. Для твоей страны было выгодно заключить с нами союз, а для моей страны это было невыгодно. И ты не должен принимать это как личное оскорбление. Будь я на твоем месте, а ты на моем, ты, Адмет, поступил бы так же. И если бы я таил против тебя вражду, разве пришел бы я к тебе искать защиты? Но я пришел, потому что верю в благородство твоей души.
Адмет задумался, опустив глаза. Лицо его постепенно прояснялось. Что было — было. Государственные дела диктуют людям их поступки независимо от личных симпатий и антипатий. И все-таки это Фемистокл, человек большого ума, который много сделал для спасения Эллады.
Он снова устремил взгляд на Фемистокла, и в глазах его уже теплилось сочувствие.
— Я не обижу тебя, Фемистокл, — сказал он, — и никому не дам тебя в обиду. Припавший к моему очагу — мой гость, и никто не посмеет взять тебя из-под моей защиты.
— Но они придут…
— Я не выдам тебя, пока хватит моих сил противостоять им.
Фемистокл остался в доме эпирского царя. Зимние дни в Эпире были сумрачны, ветры гудели в горах, метель пролетала по улицам, дождь и снег шумели над крышей. Иногда наступали ясные дни, и солнце заглядывало в долину. Фемистокл любил в такие дни бродить по уединенным склонам и глядеть на сверкающие снежные вершины гор — это умеряло его непрестанную, как тяжелая болезнь, тоску. Однако уходить далеко от дома было нельзя — могли внезапно явиться спартанские соглядатаи и схватить его; безопаснее было во дворце, там неотлучно дежурила вооруженная стража.