Герой снов

Клейпас Лиза

– Гору?

– Да, красивую гору в Крыму.
– Марфа старательно распутывала узелок, расчесывая локоны, пока волоски не распрямились.
– Вам трудно себе представить, ваша светлость, какая жизнь была у нас в России. Иногда у меня сердце сжимается, так хочется снова увидеть родные края. У нас есть поговорка "В гостях хорошо, а дома лучше".

– Это верно, - подтвердила Эмма и рассмеялась.
– Я рада, что ты здесь, Марфа.

Когда кудри Эммы рассыпались буйной шелковой волной по плечам, Марфа помогла госпоже надеть пеньюар из тонкого вышитого батиста.

– Вы

очень похожи на русскую, ваша светлость.

Понимая, что ей сделали комплимент, Эмма благодарно улыбнулась:

– Боюсь, что я стопроцентная англичанка.

– У моих соотечественников добрые сердца и веселый характер. Полагаю, что вы русская по духу.

Эмма собралась было ответить, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и она, покраснев, смущенно рассмеялась.

– Я сегодня почти ничего не ела, - объяснила она, прижимая к животу ладонь.
– Я так волновалась… из-за свадьбы.

– Принести вам супа и каких-нибудь закусок?

– Закусок?
– повторила Эмма, с трудом выговаривая непривычное русское словечко.

– Это когда подают понемножку всяких вкусных, но не сладких угощений. Они вам понравятся, ваша светлость. Я принесу сейчас вам их попробовать.

Служанка убежала, а Эмма стала бродить по своим комнатам. Она изумленно покачала головой, обнаружив ванную, отделанную исключительно белым мрамором. Золотые краны в форме дельфинов нависали над краем фарфоровой ванны.

Она задумалась, жила ли Тася в детстве в России в такой же роскоши. Прошлое мачехи во многом все еще оставалось тайной за семью печатями, чем-то очень личным. Впервые Эмма начала сознавать, насколько Тася подавляла свою русскость, сколько русских обычаев она оставила позади вместе с родной речью. Как же отличалась их родная культура, как же трудно было им, и Тасе, и Николаю, приспособиться к чужой стране!

Тихий стук в дверь спальни предварил возвращение Марфы. Служанка внесла большой поднос, уставленный аппетитно пахнущими блюдами. Здесь были супница с острыми щами, ломтики ветчины, лососина холодного копчения, пирожки с мясом и грибами.

С восторгом проследовав за девушкой в гостиную, Эмма уселась на мягкую кушетку, рядом с которой стоял небольшой столик. Марфа поставила на него поднос, указала Эмме на некоторые особенно вкусные кушанья и удалилась.

Еда действительно оказалась восхитительной. Многие блюда были приправлены чесноком, перцем и мускатным орехом. Эмма попробовала всего понемножку, щедро запивая еду крепким красным вином. Роскошь обстановки давала ей изумительное ощущение неги и довольства. Ее баловали, ее лелеяли.

– К этому легко привыкнуть, - пробормотала она, откидываясь на пышные бархатные подушки. От двери ей ответил голос Николая:

– Я искренне надеюсь на это, Рыжик.
– На нем был халат из золотисто-коричневого шелка, чуть более темного, чем его волосы. Ноги и руки у него были голыми, и Эмма с внезапным испугом подумала, что, наверное, под халатом на нем ничего нет.

Однако она попыталась скрыть нервозность лучезарной улыбкой и подняла бокал, как бы приветствуя его.

– Не хочешь ли присоединиться ко мне, Ник?

– Только если ты перестанешь так улыбаться.

– Почему?
– осведомилась она, настороженно

наблюдая за его приближением.

– Потому, - прошептал он, и рука его скользнула ей на затылок, - потому, что от этого у меня голова идет кругом.

Ресницы Эммы, затрепетав, опустились, и она ощутила на своих губах его губы. Когда Николай уселся рядом с ней на кушетку, она неуклюже потянулась к подносу и, изображая радушную, благовоспитанную хозяйку салона, попыталась угостить его:

– Не хочешь ли поесть пирожи?

– Пирожки, - поправил он и, нагнув голову, надкусил сочный пирожок из ее рук. Она удивленно хихикнула:

– Ты первый человек, которого я кормлю из своих рук.

Дождавшись, пока он проглотит первый кусок, она снова поднесла к его губам лакомство. Николай улыбнулся и ухватил весь остаток, чуть прикусив кончик ее пальца.

Несколько встревоженная, но заинтригованная, Эмма поколебалась, но потом все-таки поднесла к его губам кубок вина. Он отпил, глядя на нее поверх сверкающего драгоценными камнями края. Затем он медленно взял кубок из ее рук и отставил в сторону. Опустив палец в густое ароматное вино, он коснулся ее нежной нижней губки, оставив на ней рубиновую каплю. Эмма как завороженная не сводила с него глаз. Наклонившись к ней, он слизнул повисшую винную бисеринку и ласково накрыл ее рот своим. Он целовал и полизывал ее губы все более долгими касаниями, пока Эмма не задрожала и не потянулась к нему. Ее руки скользнули по темно-янтарному шелку его халата, перешли на мощную грудь… Тогда он заключил ее в объятия, крепко прижимая к себе.

Эмма расслабилась, в голове все плыло от волнения и восторга, а губы его продолжали свое летучее скольжение. Шесть недель прошло с той ночи, когда он целовал ее именно так. Она успела позабыть, какое же это блаженство. Внезапно она ощутила отчаянную пустоту. Ей было необходимо, чтобы ее взяли и заполнили. Она жаждала повторения того волшебства, которое ощутила с ним в первую ночь.

Николай взял руку Эммы и потянул ее вниз, между их телами. Подчиняясь, она просунула руку под его шелковый халат, и пальцы ее сомкнулись вокруг атласно гладкой, горячей твердости его возбужденной плоти. Она ахнула и прильнула к нему всем телом, стремясь прижаться как можно теснее. Николай погрузил лицо в ее волосы, потерся, как кошка, щеками и лбом о мягкие кудри, пропуская сверкающие пряди сквозь пальцы, запутываясь в них. Он не знал, почему с ней все было не так, как с другими. Он обладал многими женщинами, но ни одна не оказывала на него такого действия, как Эмма.

Сомкнув пальцы на ее запястье, Николай поднял ее на ноги. Эмма встала и прижалась вспыхнувшим лицом к его лицу.

– Ник, - прошептала она, - ты придешь сегодня ко мне… в постель?

– Это приглашение?

Эмма приостановила свои шаловливые поцелуи.

– Хочешь получить его в письменном виде?

– Это не обязательно.
– Он стянул с ее плеч пеньюар и бросил на пол. Легко провел ладонью по ее груди. Сквозь тонкую ткань ощущались гибкая податливость и теплота стройного девичьего тела.
– Емелия… жена моя… - Слова вновь не шли с языка, и он в неистовом порыве завладел ее ртом, сминая, расплющивая его нежную сочность.