Герой
Шрифт:
Чиновник спрыгнул на землю, наклонился к упавшему толстяку, сказал по-булгарски:
— А ведь как точно угадал покойник: на рынке печати делали. За один золотой.
И отстегнул от пояса, убитого увесистый кошелек.
Один из этериотов ухватил за повод коня женщины. Впрочем, та и не делала попытки убежать. Сидела в седле с окаменевшим лицом, словно в столбняке.
Молодой этериот, тот, что хлопал в ладоши, подъехал к ней.
— Сладислава...
— Зачем вы это сделали? — по-гречески спросила женщина.
Этериот греческого не
— Узнаешь меня, госпожа?
— Дужка?!
— Да, госпожа, это я. Хочу, чтобы ты знала: твой брат приказал убить мою госпожу, боярышню Людомилу Межицкую.
— Значит... Значит, это твой воевода приказал... убить Момчила.
— Наемники твоего брата напали на Межич и убили всех, кто там был. Спасся только я. Верно, боги хранили меня, чтобы я поведал воеводе правду. Твой брат, он был хитрец: всё сделал так, чтобы подумали на богумилов. Твой муж, — Дужка особо выделил эти слова, — воевода Серегей, приказал убить всех, кто свершил это злодеяние. Но главного злодея пощадил. Потому что этот купец был его братом. Но мне, госпожа, он не брат. И будь моя воля — он не умер бы так легко.
— Я понимаю тебя, — тихо проговорила Сладислава, опустив голову. — Понимаю. Это моя вина. Прости меня, Господь милосердный... — Женщина перекрестилась. Потом подняла голову: — Меня вы тоже убьете?
— Как можно, госпожа! — возмутился Дужка. — Что ж мы, тати? Нет, тебя мы отвезем домой.
— У меня нет дома.
— Твой дом — дом твоего мужа. Федор! Хватит обирать покойников. Поехали!
— Погоди! — воскликнула Сладислава. — Вы что же, так их и бросите?
— Вороны подберут, — усмехнулся Дужка.
— Так нельзя!
— Еще как можно!
— Тогда я не поеду с вами!
— ... грозила соколу куропатка! — подхватил тот, кого звали Ольдером.
— Погоди, Ольдер! — оборвал его Дужка. — Скажи, госпожа, если мы их похороним, поклянешься ли ты, что поедешь с нами добром?
— Да, — не раздумывая, ответила женщина.
— Ольдер, Торгенстайн, вон там яма подходящая. Берите мечи охранников, и за дело. Федор, ты пока за дорогой пригляди!
И сам, подавая пример, спешился, поднял меч одного из убитых.
— Сойдет вместо лопаты, — сказал он. Ольдер и Торгенстайн последовали за Дужкой.
— Тут до полудня работы, — недовольно проворчал Ольдер. — Ты веришь этой бабе?
— Это не баба, а жена воеводы Серегея! — отрезал Дужка. — Если она дала слово, не отступит. Это у нас всем ведомо. Копай, воин, если хочешь получить остальные денежки. Иль не видишь, как она кручинится? А коли руки на себя наложит? Волохом клянусь, ни гроша тогда больше не получите!
— Эх, — вздохнул Олдер. — Надо было у купца выкуп взять!
Дужка только хмыкнул и вонзил меч в жирную землю.
Глава четырнадцатая
Середина лета. Жарко. Душно. Даже в роще у реки. А в городе — совсем тяжко. Особенно — в осажденном городе. Воды, правда, в Доростоле вдоволь, но с едой — совсем туго. Всю живность в городе съели еще в июне. По ночам храбрецы выходят из города на реку. Ловят бреднями рыбу. Это опасно. Вдоль берега бесшумно ходят ромейские корабли. В темную ночь их не видно. Бьют стрелами на звук. Да и огнем могут плеснуть. Но русы тоже наловчились — ныряют тогда в воду и плывут за пределы горящего пятна. С бреднем и рыбой, само собой, приходится распроститься.
Дружинникам голодно, а жителям-булгарам — совсем плохо. За конскую голову дерут полгривны.
Словом, настроение у осажденных — упадническое. Надежды нет. Боевой дух тает... Даже сам великий князь в последние дни ходит мрачный. До него дошла весть, что мятеж, затеянный братом покойного кесаря, не удался. Теперь действительно надеяться не на что. Только — на себя.
— Надо биться! — заявил Святослав. — Ромеи с каждым днем становятся сильнее, а мы — слабее. Покажем им, что есть доблесть русов! Насытим их кровью землю, порадуем Перуна! Я сам поведу войско!
— Нет! — в один голос воскликнули Свенельд и Икмор. Поглядели друг на друга... Икмор кивнул, уступая старшему.
— Мы все знаем твою храбрость, княже, — рассудительно произнес Свенельд. — Но сейчас твой долг перед дружиной — остаться здесь. Если мы проиграем эту битву — отойдем обратно за стены и попробуем еще раз. Если погибнешь ты — мы пропали. Без твоей удачи, княже, мы пропадем!
— Не много ее осталось, моей удачи, — проворчал Святослав.
— Доселе ты поражений не знал, — вступил Икмор. — И мы еще не разбиты. Пока ты жив, батька, мы выстоим! Другого пути нет!
Духарев мог бы ему возразить: есть еще путь переговоров. Но ведь и Святослав не мог этого не знать. Кажется, Духарев догадывался, в чем состоит его план. Показать ромеям свою силу. Победить их вряд ли удастся, но если византийцы увидят, что разгром Святослава обойдется им очень дорого, то, скорее всего, предложат вполне приемлимые условия сдачи.
— Икмор! — Святослав повернулся к своему первому воеводе и ближайшему другу. — Войско поведешь ты. Всё войско. В крепости останутся только раненые да две сотни моих ближних гридней.
Ранним утром двадцатого июля 971 года ворота Доростола открылись.
Ромеи, которые на безопасном отдалении по приказу василевса сторожили россов, сунулись было — перехватить. Но сразу поняли, что это — не обычная вылазка. Вся армия катархонта Сфендослава выходила в поле. Выходила и строилась для битвы.
Всполошенные гонцы примчались к василевсу.
— Хорошая новость, — спокойно сказал Иоанн Цимисхий. — Я этого ждал.
— Как ты догадался, величайший? — подобострастно осведомился стратопедарх Петр.